Рон Бейтс - Гора проблем [litres]

Чаша сидела на лобовом стекле. «Телеграмма!» – безмолвно произнесла она.

Квинт даже не заметил, как она уселась прямо на руль.

– Телеграмма для мистера Квинта, – сказала она.

– Мистера Квинта? О, да это же я!

Нельзя укорять водителя за то, что он так разволновался. Такие недружелюбные люди, как Квинт, редко получают хоть какую-то почту, не говоря уж о телеграммах. Он быстро расписался в ведомости, и Чаша, как настоящий профессионал, протянула ему аккуратно запечатанный конверт.

– О боже, о боже, о боже, о боже, о боже! – пропищал Квинт и потянулся к телеграмме.

И тут Чаша отдёрнула её.

– О-о-о-о-о , вы только посмотрите, – сказала она. – Как прискорбно. Я бы с большим удовольствием отдала её вам, но – чёрт побери! – это против правил!

И она сунула конверт обратно в карман.

– Подождите! – взмолился Квинт. – Здесь, должно быть, какая-то ошибка.

Но Чаша покачала головой и показала на важный жёлтый лист с тридцатью восемью важнейшими и серьёзнейшими правилами. Что такое? Вы думали, что важнейших и серьёзнейших правил было всего тридцать семь? Ну-с, поздравляю, вы совершенно правы. Их было всего тридцать семь, но когда Квинт посмотрел в список, он увидел, что в самом низу что-то приписали ярко-красным карандашом.

правило номер 38. никаких телеграмм!!!

Лицо Квинта стало цвета перезрелого помидора. Он что-то пробормотал. Потом заворчал. Потом ощетинился, ощерился и даже заколдобился.

– Правила, шмавила! – наконец сказал он и разорвал жёлтую бумагу на миллион кусочков. – А теперь дайте, дайте, дайте, дайте, дайте, дайте!

Чаша улыбнулась и протянула ему конверт. Квинт нетерпеливо вскрыл его, и, когда он это сделал…

Из конверта выскочил ансамбль «Четыре Мела». Видите ли, четыре Мела – Мел, Мелвин, Мелрой и Мелберт – были очень знаменитым парикмахерским вокальным квартетом. Вы, скорее всего, о них слышали (а если нет, то вам надо больше времени проводить в музыкальных парикмахерских). И, поскольку это была поющая телеграмма, Мелы тут же во весь голос запели глупую дорожную песенку.

Все пели во всё горло, а Квинт хмурился – вы просто не представляете, как злобно – и бурчал себе под нос ужасные ругательства. Но что он мог сделать? Теперь в автобусе не было правила, запрещавшего петь глупые дорожные песенки. И, собственно, вообще никаких правил не было.

Песня ребят становилась всё громче и громче, и вскоре под их весёлые мелодии начали приплясывать и покачиваться и цветы, и деревья, и даже знаки «Стоп». Даже сама старушка-маршрутка не смогла сдержаться.

– Вррум! Вррум! Ча-ча-ча. Вррум! Вррум! Ча-ча-ча, – напевала она, неспешно плетясь по дороге.

И она пела и приплясывала, пока вдруг не остановилась как вкопанная.

Квинт что-то проворчал под нос и окинул недобрым взглядом пассажиров.

– Ну вот и всё, – сказал он. – Это всё вы виноваты с вашим пением. Как мы теперь заедем на холм Кровь-из-Носа?

Вопрос он задал весьма вовремя, потому что холм Кровь-из-Носа высился прямо перед ними. Чашек восторженно уставился на него. То был самый крутой, отвесный, пугающе высокий холм на всех Чернильных островах. Он был совершенно уверен, что старушке-автобусу и так было бы трудно на него забраться, а уж сейчас, когда она устала от танцев…