Константин Соловьев - Раубриттер (IV.II - Animo)

Это значило, что…

Он слишком поздно понял, что это значило.

— Нет! — крикнул Гримберт, — Стоп! Отмена! Стоп!

Пулеметы «Убийцы» ударили вразнобой, хриплыми лающими очередями. Когда-то бывшие натасканными цепными псами, работавшими слаженно и аккуратно, сейчас, изношенные и выработавшие ресурс, они терзали цель хрипло, неравномерно и грубо, точно дикие гиены, жадно терзающие добычу наперегонки друг с другом.

Баллистические показатели упали столь сильно, что он не попал бы в мишень даже на расстоянии в два арпана. Но при стрельбе в упор это не имело никакого значения.

Рыцарь из «Ревнителя Праведности» не отправился в рай и не взмыл в небо. Живущие в пулеметах «Убийцы» демоны, исторгая из стальных глоток оглушительный лай, обрушились на него, алчно вырывая из тела куски мяса и заставляя его танцевать в облаке собственной крови, стеклянных крошек и тусклых искр. Танец был скоротечен и длился всего несколько секунд, но Гримберт почему-то отчетливо видел детали. Куда более отчетливо, чем могла позволить аппаратура «Убийцы».

Когда рыцарь повалился обратно в свое кресло, от него осталось не больше плоти, чем от истлевших мощей забытого святого, скорчившихся в своей раке. Только окружен он был не полированным серебром с выгравированными изречениями на латыни, а клочьями дымящегося ложемента, искрящими проводами и лопнувшими частями приборных панелей. Перерубленные пулями руки остались лежать на развороченной груди в дымящихся клочьях гамбезона. Осиротевшие нейро-штифты беспомощно покачивались на проводах под порывами ветра — мест, к которым им надлежало крепиться, больше не существовало, как не существовало и рыцарского затылка, развороченного пулями и вышибленного из черепа, превратившегося в слизкое крошево на приборной панели позади ложемента.

И только потом Гримберт услышал негромкий щелчок — это его сознание зафиксировало произошедшее. Механически, хладнокровно, точно автоматика, приведенная в действие стандартными бортовыми алгоритмами.

Нет, прошептал Гримберт, чувствуя, как понимание произошедшего проникает в душу, точно ядовитый газ сквозь трещины в броне.

Нет, нет, нет, нет.

Это ошибка. Какая-то чудовищная, нелепая и жуткая ошибка.

Короткое замыкание в системе управления огнем. Самопроизвольное срабатывание. Ошибочный импульс, сбой сложного механизма. Просто одна крошечная искра скакнула по поврежденной цепи и высвободила огневую мощь доспеха, направив ее в том направлении, в котором он смотрел, прямо на несчастного рыцаря.

Ошибка. Досадная, редкая, но все же возникающая время от времени даже у прославленных рыцарей. Следствие изношенных механизмов, барахлящих вычислителей или лени оруженосцев. Иногда подобные ошибки приводили к курьезам и забавным результатам, иногда к глубоким конфузам и даже трагедиям, но…

Лампочки приборных панелей в обнаженной кабине ревнителя погасли. Перестав ощущать присутствие своего хозяина, верный доспех погрузился в сон, не ведая, что тот возлежит в своей бронекапсуле, превращенной в саркофаг, изрешеченный пулями, и уже никогда не сольется душой с ним. Куски алого и белого мяса, клочья гамбезона, покрытый волосами кусок черепа, лежащий на приборной панели, несколько раздробленных позвонков на полу…

— Великий милосердный Боже, — прошептал Гримберт, — Храни и спаси.

Самопроизвольное срабатывание. Подумать только, именно в этот миг. В миг спасения.

Наверно, он смог бы убедить себя в этом. Себя, но только не Аривальда. Тот всегда был упрямым сукиным сыном.

Воображаемый оруженосец покачал головой.

«Это не ошибка автоматики, Грим. „Убийца“, конечно, старый доспех. Старый, немощный и глупый. Но он надежен, и ты это знаешь. Он никогда бы не выстрелил сам, без приказа».

— Самопроизвольное срабатывание, — Гримберт произнес это вслух, силясь заглушить бесплотный голос призрака, пронизывающий его собственную бронекапсулу, точно ледяной ветер, — Короткое замыкание в цепи. Так бывает. Я слышал. Даже у лучших рыцарей такое случается, я….

«Не было никакого самопроизвольного срабатывания. Проверь данные бортовых самописцев, если не веришь».

— Он выстрелил! Выстрелил сам по себе, черт возьми!

«Это не он выстрелил. Это ты выстрелил, Грим».

В голосе Аривальда не было осуждения, только странная задумчивость.

Это ты выстрелил, Грим.

Мертвый рыцарь безучастно разглядывал его уцелевшим глазом. Его уже не интересовало происходящее, должно быть, у него сейчас были какие-то свои заботы, не имеющие отношения к человеческому миру и происходящим в нем странностям.