Иван Солин - Плут

Что ж, раз о моем присутствии известно, то нет смысла и дальше прятаться, поэтому выхожу из-за укрытия и опираясь на трость ковыляю к той, ради которой, по-видимому, мне и всучили ту коробку монпансье.

— А как же фигура, милая? — демонстративно оглядываю прекрасный стройный стан, чересчур как по мне, этой вот не особо фигуристой милой юной особы с белой кожей, платинового цвета волосами едва не до пояса и огромными серыми, нет, серебристыми глазами.

Заговорив подобным образом, я решаю бороться со страхом и нервяками традиционным способом, то есть нападать, пусть порою это и выглядит жалко, но что поделать, не́чего мне противопоставить столь могущественной сущности, кроме красноречия.

— Все, кто приходит ко мне, приносят сладкого. У меня немного радостей, зачем ты меня обижаешь? — едва не плача и таким голоском, что даже сердце сжалось, и возникло желание броситься её утешать, ответила мне та, кто, судя по началу разговора, раз в десять лет принимает в своей пещере таких вот как я «Аладдинов», приносящих ей конфеток, или что там ещё хитрожопые Вольнопольские дадут им на дорожку, а уж дальше она их… А вот это мы и выясним.

— Ты получишь конфеты. Сладкие, разноцветные, очень ароматные и вкусные. Причем каждая имеет свой вкус. Мне вот больше всего понравились вишнёвые и…

— Дай! — протянула ко мне руки беззвучно рыдающая малышка, так, к слову, и не сдвинувшаяся с места, точнее не пересёкшая определенную черту, а я себя последней сволочью почувствовал от такой её реакции.

— Обязательно, малыш, обязательно. Я отдам тебе их все, но-о… — задумчиво протянул я последнее слово, постукивая указательным пальцем по подбородку и уставившись куда-то вверх, хотя и ощущал себя откровенно уродом, мучая несчастное создание, неведомо сколько уже заточенное в подземелье.

Но не время сейчас утопать в сентиментах, ибо это самое «неведомо сколько» и пугает до ус… до жути. Да и нет лучше маскировки для коварного зла, чем облик прекрасного, слабого и беззащитного создания. Тем более, когда оно чем-то ограничено и не может просто так добиться своего. А стоящая в десяти метрах от меня красивая девочка примерно моего возраста, босоногая, это когда я кутаюсь в шарф, в простом тоненьком платьице белого цвета, ну насколько я могу судить в синеватом свечении мха, никак, похоже, не могла покинуть некую окружность в центре зала. А значит, узнице только и остается что манипулировать мной для достижения своих целей. Правда, это также вовсе и не значит, что она не может пересмотреть их и тупо грохнуть наглеца. Так что не стоит и перегибать.

Но вот, моя затянувшаяся и до противного театральная пауза была прервана всхлипывающим голоском:

— Что ты хочешь, злой мальчишка?

— Мир во всём мире, полагаю, не стоит просить? Ну ладно, расскажи мне, лапочка, как я могу уйти отсюда целым и невредимым, да так чтобы ты, драгоценная моя, ни действием ни бездействием мне не навредила?

— Ты не хочешь спасти меня? — до нереальности округлив свои глазища, в которых я, блин, тону потихоньку, очень удивлённо и одновременно обиженно промолвила своим дрожащим голоском эта поистине страшная особа, так как я срочно захотел всё бросить и кинуться её спасать от чего угодно. — Никто не хочет спасти меня.

И упав на колени, попыталась увести тему разговора в сторону, до щимящего ощущения в сердце разрыдавшись, от чего я очень захотел влепить себе, бесчувственной скотине такой, крепкую пощечину. Но вскоре эта хитрая особа угомонилась, и утерев рукавом глаза, удивила меня, вернувшись к моему вопросу.

Серьёзный противник, чего же ей от меня надо-то, раз она не воспользовалась тем, что я уже и сам, утопая в чувстве вины, едва не позабыл о своем вопросе?

— Ты можешь уйти хоть сейчас, но тогда я наврежу тебе бездействием, — мило загибая пальчики, принялась перечислять традиционно уже депрессивным голоском эта, не обманущая меня своим несчастным образом коварная девица. — Если же ты сделаешь то, ради чего сюда приходили все до тебя, то спокойно уйдешь, став сильнее.

О как! Это что ж получа…

Но тут последовал и третий вариант развития ситуации, прозвучавший робким голоском, да ещё и с душераздирающим вглядыванием мне в глаза. И куда там коту из Шрека, мама мия… Бррр, если б не был так напуган, то влюбился бы.

— Но… если ты спасёшь меня, то… Ай! — закончить девочка так и не смогла, так как её скрутила боль, и она опять упала на колени. — Я не могу сказать, прости.