Александр Быченин: Из глубин

Молитва оказалась не очень длинной, и женщина, едва сдержав рвавшийся из груди крик, зашептала снова, теперь уже явственно заикаясь и периодически всхлипывая. Яхта тем временем погружалась все больше и больше, если можно так выразиться. Нечто под ее днищем просто растворяло прочный пластик, причем настолько равномерно, что какие-либо рывки или даже малейшая вибрация отсутствовали. И к тому моменту, когда молитва была сотворена по второму кругу, от корпусов катамарана ничего не осталось — обглоданное плавсредство легло на морскую гладь всей палубой, в режиме планирования служившей еще и несущей плоскостью.

Скорость погружения замедлилась — сказалось резкое увеличение площади контакта остатков яхты с агрессивной средой. Тем не менее, палуба едва заметно, но неотвратимо истаивала. Сначала опоры лишились поручни, опоясывавшие ее по периметру, и чуть ли не мгновенно канули в пучину — опорные стержни разъело за считанные секунды. К этому моменту в серую муть обратились палубные настилы корпусов катамарана, кое-как держалась лишь перемычка-крыло, но и от нее остался лишь жалкий огрызок — метра три в ширину и чуть больше в длину. В поперечном сечении крыло имело классическую для летательного аппарата форму сильно вытянутой капли, да еще и выступ с парусом играл свою роль, поэтому до ног женщины серая муть не доставала. Впрочем, такое положение не могло сохраняться вечно, и пассажирка экраноплана это прекрасно осознавала — едва приоткрыв глаза, она вскрикнула от ужаса и предпочла зажмуриться, снова забормотав молитву. И ее можно было понять — мало приятного наблюдать, как твои ступни, потом икры, голени, бедра и все, что выше, растворяются, обращаясь в тошнотворно-розовую взвесь в не менее отвратительной серой хмари.

В конце концов ужас взял свое, и женщина едва слышно, на одной бесконечной ноте завыла, чуть заметно покачиваясь и мотая головой в бессильном жесте отрицания. Молодой цветущий организм отказывался верить в неотвратимость гибели. Но, надо отдать должное, в окончательный ступор пассажирка яхты — или того, что от яхты осталось — не впала. Просто отгородилась от жестокой реальности, будучи абсолютно неспособной повлиять на ситуацию. И потому некие изменения, возникшие в окружающей водной глади, ускользнули от ее внимания.

А между тем изменения были весьма значительными — жалкий огрызок палубы (теперь уже не больше двух метров в поперечнике) перестал испаряться, а его поверхность начали потихоньку захлестывать мелкие волны. Даже не волны, а просто зыбь, легкая шероховатость на суровом лике океана. Но и ее хватило, чтобы через какое-то время вода с шумом плеснула по босым ступням женщины.

И вот этот факт не остался незамеченным — та резко вскинулась и вскрикнула, готовясь к жуткой боли, но уже через мгновение на ее лице возникло выражение недоумения, незамедлительно сменившееся нервной гримасой, исказившей красивое, в общем-то, лицо в безумной ухмылке. А потом над водой разнесся истерический смех — бесконечный и надрывный.

Система: Нуэво Сол.

Объект: Колония Терра-Нова.

Пункт дислокации: бывшая территория Корпорации STG, остров ЛаПинца, научно-исследовательская база Университета Патриа-Нуэво.

10 октября 2168 года.

Проснулся я оттого, что в комнатушке резко посветлело. Вот только что лежал в полудреме, безуспешно пытаясь отогнать назойливую строчку из старинной песенки (нас утро встречает прохладой…), вгрызавшуюся в полуотключенный мозг, а потом — раз! — и в глаза ударил яркий сноп света, этакая широкая полоска высотой в пару сантиметров, не больше. Но попала удачно, ничего не скажешь. Пришлось размежить веки и уставиться на горизонтальные жалюзи, которые я вчера вечером не очень плотно прикрыл. Вернее, совсем не прикрыл, поскольку домой явился в изрядном подпитии — местный тростниковый ром оказался хоть и слабеньким (меньше тридцати оборотов!), но коварным. А я, наивный, еще бахвалился, что после новооймяконской водки меня ничем не проймешь… стоп-стоп-стоп! А чего я еще вчера натворил? Ну-ка, мозг, начинай работать… Ф-фух, вроде нормально все было. По крайней мере, в пределах традиционной пятничной попойки [1]. Постэффект от принятия приличной порции проявился, когда я уже переступил порог собственного логова, а до того держался весьма достойно. По крайней мере, на столе не танцевал и к девчонкам не приставал, хотя, наверное, зря. Кое-кто бы и не возражал особо, ну да бог с ними… главное, похмелья нет. Или это потому, что я еще даже не пытался голову от подушки оторвать? Незамедлительно проведенный эксперимент позволил опровергнуть эту теорию: сев в кровати и полюбовавшись на собственные ноги и одеяло — в светло-темную полоску тени от жалюзи — и покрутив вместилищем разума, никаких неприятных последствий я не ощутил. Значит, все было в меру. Просто с непривычки приплющило. Не зря тренер дед Коля говаривал, что к каждому напитку нужно сначала адаптироваться. И тогда легко прослыть алкоголеустойчивым типом, которого бесполезно пытаться спаивать. Правда, при этом подразумевались всякие шпионские дела и делишки, но я запомнил и, как оказалось, вполне успешно применил данный принцип и в мирной жизни.