Роман Злотников - Одинокий рыцарь

Всеслав с легкой насмешкой прочитал все мысли главы Комитета на его уже несколько обрюзгшем лице, а затем произнес:

– Я заявляю перед Богом и людьми, что не виновен ни в едином поступке, коий по законам Божьим и человеческим можно было бы назвать преступлением!

Толпа ахнула. Игроманг замер, тупо моргая и не понимая, что же теперь делать с этим оказавшимся столь глупо отважным чужестранцем. Но это был не конец. Это было еще только начало…

– И потому я требую Божьего суда!

Толпа ахнула еще раз. Игроманг еще раз тупо моргнул, но затем его лицо разрезала хищная усмешка. У него был очень коварный и изощренный ум. На что в принципе и был расчет Всеслава. «Что ж, рыцаришка, – читал Всеслав его мысли, – ты сам напросился…»

– Божьего суда? – вкрадчиво начал Игроманг.

– Да, – громко возгласил Всеслав, еще дальше загоняя его в ловушку, в которую тот и сам стремился с небывалым воодушевлением… потому что считал, что ставит капкан на Всеслава. По здешним правилам, настаивающий на Божьем суде должен был выходить на бой только лишь со своим оружием. А разве можно было считать оружием обломок кухонного ножа? Да и тот принадлежал на самом деле не Всеславу, а кабатчику…

– И… на чем же ты собираешься сражаться, благородный рыцарь?

– Рука, когда захочет, всегда найдет оружие, – уже чуть тише, но по-прежнему так, что его слова были слышны всем на площади, ответил Всеслав. Игроманг с сомнением покосился на него. Уж слишком уверен был этот непонятный чужестранец… Глава Комитета окинул цепким взглядом площадь перед собой.

– Уберите топор, – отрывисто бросил он, лишая этого придурочного шанса вооружиться хотя бы им, а затем махнул рукой, подзывая. – Гуг, подойди.

Из толпы арбалетчиков, отсекающих народ как от виселицы, так и от трибуны с креслами Комитета, вывернулся тот самый дюжий стражник, что избил Всеслава в первый день его появления в городе. Подходя, он глумливо ухмыльнулся Всеславу и с выражением предвкушения на роже извлек из ножен меч.

– Что ж, чужеземный рыцарь Эслау, – громко и слегка издевательски начал Игроманг, – я даю тебе возможность воззвать к этому несуществующему фантому. И хочу посмотреть, как он тебе поможет.

– Меня не раскуют? – спокойно спросил Всеслав. Совершенно не потому, что рассчитывал на это. Нет, все пока развивалось строго по его плану. И он просто давал возможность главе Комитета еще больше запутаться в сотканных им сетях.

– А зачем? – издевательски расхохотался глава Комитета. – Разве цепи – помеха исполнению Божьей воли?

И ему вослед грохнули остальные члены Комитета, палачи, арбалетчики и некоторые из толпы горожан… но, правда, очень некоторые. Поэтому Игроманг оборвал смех и кивнул Гугу. Эту комедию пора было заканчивать. Она и так начала развиваться по каким-то собственным, не слишком зависящим от главы Комитета законам и правилам. И это ему очень не нравилось…

Гуг хищно ощерился и, небрежно помахивая мечом, двинулся к Всеславу… Замах, удар, искры от лезвия, проскрежетавшего по звеньям вскинутых вверх кандалов, затем звон упавшего меча и… хрип Гуга, судорожного задергавшего руками и ногами, скребущего ногтями по цепи кандалов, обвившейся вокруг его шеи. И гробовое молчание площади, ошарашенной подобным исходом…

Всеслав спокойно стянул кандалы с мертвого тела, позволив ему сползти на булыжник, и негромко, но так, что его голос был слышен во всех уголках этой площади, произнес:

– Господь явил свою волю. Правосудие свершилось…

В глазах Игроманга заплясали лихорадочные огоньки. Этот проклятый чужестранец только что уничтожил почти двухлетние усилия всего Комитета. Этого нельзя было допустить! Но… он не знал как. Всеслав мысленно улыбнулся. Что ж, Враг, вот тебе еще одна ловушка, которую ты непременно посчитаешь шансом.

– Я заявляю перед Богом и людьми, что ни один из этих людей, – он махнул рукой в сторону тех, кто делил с ним камеру, – не виновен ни в едином поступке, коий по законам Божьим и человеческим можно было бы назвать преступлением! Либо уже искупил его неправедным судом и приговором… – Тут он сделал паузу и, заглянув в бегающие глазенки главы Комитета, закончил: – И потому требую Божьего суда, на котором готов быть их защитником…

Этого Игроманг допустить не мог. Он уже открыл рот, чтобы… никто так и не узнал, что он собирался сделать. То ли приказать убить на месте дерзкого рыцаря-чужестранца, то ли просто заткнуть ему рот и отволочь к колоде, где передать в руки палача. Потому что Всеслав добавил: