Бим Пайпер: Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Похожие речи Веркан слышал не раз во множестве временных линий, в том числе в родной линии Моррисона.

Еще он вез копии писем, написанных князем Птосфесом, а вероятнее, написанных Калваном и подписанных Птосфесом, Первосвященнику Стифона и князю Гормоту. Оставив несколько солдат в городе распространять добрую весть, Веркан поскакал в замок и доложил Ксентосу. Пересказ всей истории занял много времени, учитывая перерывы, когда жрец-канцлер пересказывал ее Дралму. Когда он вышел от Ксентоса, его тут же затащили в офицерский зал, где уже вставили кран в винную бочку. Когда Веркан добрался до «Красной алебарды», было уже темно, все были пьяны до последней степени, а кто-то вытащил двухфутновку на улицу и садил в воздух, растрачивая огненную пыль, которую можно было бы использовать получше для войны с солдатами Гормота. Колокол на городской башне, начавший звонить, когда Веркан, въезжал в ворота замка, не перестал до сих пор.

Поднявшись к себе, Веркан открыл сундук и достал еще один медный шар, спрятав его под плащ. Отъехав на милю от города, он привязал лошадь в кустах и пробрался туда, где над раскидистым дубом поднималось высокое дерево. Там он достал сигареты и сел полчаса подождать, пока шар-посланец не доберется до линии времени полицейского участка Пятого Уровня, и еще полчаса, пока прибудет мобильный транспортер-антиграв.

Слуга приносил вещи одну за другой, и благородный Калван раскладывал их на столе, застеленном белой простыней. Штаны плащевой ткани, в кармане остался бумажник. Валюту Соединенных Штатов здесь не потратить, а удостоверение принадлежит другому человеку, который «здесьти-сейчас» не существует. Рубашка, рваная и измазанная кровью, гимнастерка с погнутой табличкой, которая спасла ему жизнь. Черные ботинки, по одному на каждой стороне стола; здесь обувь делают легче и удобнее. Полицейский пояс с кобурой и пустым патронташем, с наручниками в чехле. «Здесь-и-сейчас» каждого, кто заслужил бы наручников, приходится стрелять или бить по голове. Табельный полицейский кольт; с ним он расставаться не хотел, пусть даже для него нет патронов, но все остальное без него теряет смысл. Калван сунул кольт в кобуру и бросил поверх кучи полицейскую дубинку.

Слуга свернул простыню в узел и унес. Вечная память Кэлвину Моррисону, многая лета благородному Калвану Хостигскому. Завтра, после благодарственной службы, эти вещи будут переданы по обету в храм Дралма. Идея принадлежала Ксентосу, и Калван тут же согласился. Ему приходится быть не только генералом, военным инженером и промышленником, но и политиком, а политики не могут пренебрегать религией своего электората.

Калван наполнил кубок из бутыли и сел, вытянув ноги. Неохлажденное белое вино — преступление против природы, надо будет создать холодильную технику — после войны, конечно.

Но это может быть достаточно скоро. Границы уже были открыты, и проезжающие, которым пришлось здесь задержаться, после пира могут уезжать. Они разнесут вести, что огненную пыль может делать каждый, и многие из них знают как. Тот друг, у которого купил тригатских лошадей; Калван с ним перемолвился парой слов, и этот человек направляется в Ностор. Так же поступят и с полдюжины агентов, пятая колонна Ксентоса. Гормот начнет делать собственную огненную пыль, и это поставит его под отлучение Дома Стифона.

Но Гормот об этом не подумает. Единственное, чего он хочет, — завоевать Хостигос, а без помощи Дома Стифона он этого не может. И с его помощью тоже не может, потому что потерял маршрут вторжения. Через два дня после взятия Тарр-Домбры он послал две тысячи человек к устью Красивой и потерял при переправе через Атан не менее трехсот под артиллерийским огнем, пока его капитаны-наемники не взбунтовались, а на следующую ночь Хармакрос сделал вылазку в северный Ностор, поджигая фермы и деревни и угоняя лошадей и скот, опустошая все до конца долины Листры.

Может быть, Гормот теперь отброшен до зимы. Это значит — до следующей весны. «Здесь-и-еейчас» войн зимой не ведут — это против правил союза наемников. А к тому времени у него будет настоящая армия, обученная тактике, которую Калван извлек из своих воспоминаний об истории шестнадцатого и семнадцатого столетий. Четыре или пять батарей четырехфунтовок, каждая пушка на колесном лафете под четверку лошадей, и мобильность не хуже, чем у кавалерии. И достаточное число винтовок, и люди, обученные из них стрелять. И избавиться от этих медвежьих копий и кос на шестах, заменив их настоящими восемнадцатифутовыми швейцарскими пиками, тогда пехота сможет сдержать кавалерию.