Юлия Андреева - Геймер, тетралогия в одном томе

Ким-Дзатаки подошел ближе, какое-то время пытаясь разглядеть девицу. В тусклом дежурном свете двух китайских фонарей он никак не мог рассмотреть ее лица.

Дзатаки крикнул сторожа и, не глядя на вошедшего, потребовал принести еще света.

Когда возле клетки с девой выстроилось целых четыре фонаря, князь велел открыть дверь и, держа руку на рукояти меча, прошел внутрь.

Странное дело, грязное, всклокоченное существо, которое, возможно, совсем недавно было юной девушкой, по всем правилам должно было вонять хорошо лежалым сыром, Ким втянул ноздрями воздух зверинца, учуяв только непонятно откуда взявшийся аромат прелой листвы. Он подошел ближе, ожидая, что в любой момент бесноватая схватит его за ногу. Рядом с девой приятный запах листьев усиливался. Ким присел на корточки, потрогал жилку на шее. Пульс был слабым, сердечко тюкало еле-еле, отмечая последние минуты жизни. Неудивительно, что Хаято вызвал к ней лекаря.

Князь понюхал руку, которой только что щупал пульс на шее девушки, рука пахла осенними листьями.

Уже ничего не опасаясь, Ким-Дзатаки перевернул девицу на спину, погладил по лицу, убирая назад слипшиеся волосы, теперь запах листьев сделался настолько сильным, что князь ощутил себя в русском осеннем лесу или парке и даже увидел осенний Михайловский.

«Что за наваждение?»

Он хотел было уйти, но какая-то неведомая сила влекла его к чумазой пленнице так, словно перед ним лежала не оборванная, грязная нищенка, а сказочная принцесса. Сколько же ей было — десять? Тринадцать? Пятнадцать? Горе и лишения могут преждевременно сделать ребенка взрослым или даже старым, наградить седыми волосами. Дзатаки провел ладонью по лбу, и она начала благоухать осенью, отер руки о штаны, и его одежда тут же ответила нежным ароматом осенней листвы.

«Низкое давление, больное сердце, полное истощение организма, — подвел он итог осмотра, стараясь не смотреть на девушку, чье непостижимое очарование пугало его. — Если сын послал гонца в Киото, и тот не очень спешит, добраться ему три дня, плюс еще три — привезти лекаря. Можно, конечно, попробовать вызвать своего врача из ордена, но это может показаться подозрительным, да и как объяснить, как я отважился напасть на клан ниндзя, да еще и забрал оттуда, можно сказать, живого свидетеля? Для собственной безопасности следовало говорить синоби. — Ким почесал в затылке. — Незадача. С другой стороны, в ордене девку проколют чем надо. Может, еще и на ноги удастся поставить. Как говорится, враг моего врага мой друг».

Он бросил взгляд на распростертую у его ног девицу, вновь ощутив мощное желание остаться с ней.

«Нехорошо вот так держать в клетке беспомощную девушку. Должно быть, ей и так досталось от синоби, а мы спасли и снова посадили на цепь. Весьма стыдно получается. — Он присел рядом с пленницей, вглядываясь в черты ее лица. — Да она красавица, — мелькнуло в голове Дзатаки. — Не зверь, не дикарка, а настоящее совершенство! Нужно отдать приказ немедленно помыть ее и перенести в замок. Должно быть, это ребенок из какого-нибудь самурайского клана, может даже сестра моей крошки. Сестра, а мы с ней так по-хамски обращаемся».

Он наклонился к лицу девушки, аромат прелых листьев удивительным образом заводил Кима, заставляя его дышать чаще, втягивая в себя осенние ароматы запоздалой любви. Или это ему так показалось. Ким воровато оглянулся и, задрав девке грязную истлевшую рубаху, прильнул к ее избитому, грязному телу, нежно целуя разбитые, припухшие справа губы.

Секунда, и он сам не понял, как слился с ней в одно целое, втекая в нее и отдавая толчок за толчком свою энергию или свою жизнь. В какой-то момент Ким с удивлением и радостью обнаружил, что глаза девушки приоткрылись, она внимательно поглядела на усиленно двигающего бедрами даймё, и тут же он взорвался в нее, заставляя прежде безучастное тело выгибаться под ним, отчаянно впитывая энергию жизни.

Ким-Дзатаки очнулся, услышав шаги в саду, и успел кое-как привести свою одежду в порядок, когда дверь зверинца открылась. На пороге стоял Хаято.

— Отец? — Глаза юноши округлились. — Он окинул с ног до головы фигуру даймё, переводя взгляд на вновь потерявшую сознание девушку и затем снова на отца. — Что вы делаете здесь? — Он закусил губу, правая рука легла на рукоять катаны [38] Катана — большой самурайский меч. .

— Что делаешь ты?! — Ким-Дзатаки повысил голос. — Что делают твои слуги, если за две недели пребывания у нас пленницы вы не догадались ни помыть, ни переодеть ее! Враг моего врага мой друг! — повторил он для сына вслух, стараясь не глядеть ему в глаза и сгорая от стыда за содеянное.