Юлия Андреева - Геймер, тетралогия в одном томе

— Остается последнее: вызвать из будущего более толкового специалиста. — Он с тоской поглядел на, казалось, отключившегося от мира Кияма. — Шансы, конечно, не бог весть какие, нашего специалиста, к сожалению, вместе с тушкой сюда не зашлешь.

— Вместе с чем? — не понял Ал.

— Вместе с телом. — «Куратор» вздохнул.

— А нас как-то смогли.

— А его не получится. — Врач потрогал лоб Кияма, прощупал пульс. — Плохо дело, землячок, если Ким у нас прямо сейчас загнется, его родня нам сто процентов дожить до старости не позволит, а как хочется…

Ал посмотрел на маячившую за дверью тень стражника, мысленно оценив дорогу из замка через бесконечные самурайские посты. Шансов и правда не было.

— Наш врач в Афгане подорвался на противопехотной мине, теперь лежит без рук, без ног, но зато голова работает за целый институт и всегда готов прийти на помощь.

— Как же он придет без ног?! — не сдержался Ал. — И вообще не стыдно эксплуатировать калеку?

— Этот калека тебе, здоровому жеребцу, еще фору даст. Да и сам Пашка вылазки любит, мы его обычно закидываем одной лишь душой, а на месте он влетает в первого попавшегося мужика, у которого и руки, и ноги, и вообще все, что нужно, есть. Так что твое дело, сегунский хатамото, отправиться в квадрат, который я тебе укажу, и отыскать нашего врача по приметам, которые назову. Что, скажешь, сложно?

— Какие приметы, если он вселится в незнамо чье тело? — удивился Ал. Слова «куратора» дивным образом напоминали второразрядную фантастику, которую он почитывал от нечего делать, живя в Питере.

— Приметы самые что ни на есть верные. Главное — успеть. Он вселится в любого человека, которого обнаружит первым, выбьет с ходу из него душу и займет оболочку. Но при этом он не унаследует ни памяти этого человека, ни языка, на котором тот должен говорить. Смекаешь? А вот теперь сам рассуди, какого человека тебе следует искать?

Ал задумался, тревожно глядя на приходящего в себя Кияма.

— Должно быть, сумасшедшего, — наконец решил он. — Человека, который жил себе не тужил, а потом вдруг с какого-то перепугу начал говорить на незнакомом языке и не понимать, в какую сторону двери в дом открываются.

— В самую точку, — рассмеялся «куратор», — дело, конечно, непростое и требует немедленного твоего вмешательства, так как мало ли в кого наш доктор вселится и с кем этот кто-то встретится. Может, в крестьянина, который забудет встать на колени перед самураем.

— Секир башка тогда твоему эскулапу, — покачал головой Ал. — Опасное, однако, дельце.

— Опасное, — согласился «куратор», — но ничего другого не остается. Я свяжусь с нашими людьми в будущем, а дальше тебе с самураями искать свихнувшегося мужика или бабу и тащить сюда.

— А что, коль твой Пал Леонидович и правда, того, свихнется, — усмехнулся окончательно проснувшийся Кияма.

— Раньше почему-то ничего, справлялся. — «Куратор» пожал плечами. — А чтобы не перепутать и не тащить в замок клана Фудзимото всех сумасшедших, ты, брат, как кого приметишь, заговори с ним тихонько по-русски. Свой-то язык он не забудет, так что сразу же станет понятно, кто тут псих, а кто наш Айболит.

«Дни в тюрьме длинные-длинные, — размышлял Амакаву, валяясь на своей вонючей подстилке и пожевывая соломинку. — Целыми днями лежи себе в углу или ходи взад-вперед по камере, можно еще, конечно, поговорить с Тико или другими мальчиками, хотя о чем говорить? Все и так сотни раз переговорено. Дни в тюрьме долгие».

Хотя так он думал первую неделю своего вынужденного затворничества, не зная, что делать со своим привыкшим к упражнениям с мечом и подвижным играм телом. Потом, когда вдруг приехали хозяева и по ночам начались пытки, он вдруг осознал, что длинные — это ночи, а не дни. Дни в ожидании «Ночного театра» были как раз короткие. Амакаву никак не мог нарадоваться этим дням, невольно наблюдая за тем, как солнце клонится к закату и по стенам из крохотных окошек-бойниц вместо доброго белого света начинает наползать убийственная рыжина. Рыжина заходящего солнышка, которую он так любил, живя дома, теперь наводила на него непреодолимый ужас.