Николай Бахрошин - За пять минут до

Трудники, да и мы сами, окончательно убедились, что виной всему – древнее волховство. Злое место – спаси-сохрани! – чародейное, бесы из-под каждого куста подмигивают. И ночами гукают, наводя жуть и морок…

Чтобы откатить камень и заново переложить бревенчатую башню, мужиков пришлось гнать на работу саблями и пинками. Страшно было! Им страшно и нам, воинам, тоже, к чему скрывать. И хуже будет! – пророчили многие. Уже о конце света начали поговаривать, куда ж без этого?

Дьявольский камень, конечно, окропили святой водой, чин чином совершили над ним молебен, в сотню рук скинули в глубокий овраг. Но страх на стройке остался. Плохие случайности все учащались, и трудный люд начал разбегаться при первой возможности.

Впрочем, царь повелел – крепости быть! Значит – будет, никак иначе. Государь Иван памятливый, за заслуги – милует, за вину – втрое спросит.

Беглецов мы ловили, конечно. Так и рыскали окрест на конях, днями не слезая с седел. Сначала просто пороли до лоскутов на спине, потом, озверев, начали рубить самых оголтелых или кто подвернется под горячую руку. Все равно бежали – упрямый народ. А мы тем временем заливали страх реками вина и браги. Гулеванили до полного затмения ума, развлекая себя всякими измывательствами над смердами. С этого хмельного, невеселого веселья и родилось разухабистое название новой крепости – Зубоскальск…

Я, вспоминая, словно вживую слышал заливистое ржание Грязного, Сеньки Грязнова, служилого из мелкопоместных, огромного, как бугай, и дурного настолько же. Увидел, как тот, оскальзываясь по грязи, за ногу тащит голую девку с распоротым животом. Над длинно размотанными кишками роятся мухи, а Сенька, пьянее вина, орет дурным голосом: «А вот кому?! А кто хочет такую красную?! Тока-тока ее распечатал, бери и пользовай, покеда не завоняла!»

Опричнина… Гуляй, браты, пока башка на плечах, пока сабля в руке да царь Иван привечает! Недолго уже оставалось, хотя мы того не знали.

Помню, Сеньку потом убили в Ливонии. Не враги, с кем-то из своих задрался по пьянке. Шкебутной был, минуты не усидит спокойно, и руками дергался, и лицом. Сейчас бы сказали – психически неуравновешенный тип, но тогда определяли проще – шалый. От таких орлов, с лица сизых, и пошла об опричном войске дурная слава. И то сказать, от бесконечной пьянки и безнаказанной крови многие тогда с ума сходили…

Выходит, наш Зубоскальск, поднявшийся на крови и нагайке, все-таки устоял. С годами крепость преобразилась в город, а из названия выпала лишняя стоматология. Получился Скальск, город на холмах, где когда-то поклонялись своим богам древние славяне…

Вот интересно, где сейчас Синий камень? До сих пор где-нибудь поблизости?

Я все еще стоял, когда из-за вагончика вышли трое. И направились. Явно по мою душу.

Эти наверняка будут бить, понял я. Будут бить или нет – на сегодня, вообще, вопрос дня.

– Ребята, вам закурить? – спросил я как можно миролюбивее.

Мне не ответили. Смотрели пристально. Нехорошо, не по-доброму.

– А хотите, бумажник отдам? – предусмотрительно предложил я, похлопав себя по карману.

Бумажник молчаливые ребята тоже не захотели. И уже обступали. Молодые, плечистые, с наглецой братков и выражением лиц фотороботов. Пахнут водкой… Вот именно – пахнут! – сообразил я. Словно безжалостно ею поливались. Застарелый перегар из глубины организма – другой запах.

Вроде бы сценарий классический – соображали мужики на троих, не хватило, решили добавить за счет случайного прохожего. А тут – я. И они…

– И часы не забудь, у него часы дорогие, – деловито напомнил кто-то.

«А про часы они откуда знают? Про часы они просто не могут знать! Вряд ли местная алкашня с ходу отличит дорогую Швейцарию от китайских аналогов».

Прокол. Оговорка. Или – не стесняются…

«Все-таки будут бить или убивать?» – успел я подумать.

Потом меня толкнули в плечо. Я ожидал, качнулся в сторону, и толчок получился смазанным. От второго удара – ногой в лицо – тоже увернулся. Высокие удары ногами – это красиво, но медленно. Растяжка, впрочем, у ребят хорошая. Не алкашня. Хуже…

В этот момент в голове взорвалось. Красные мухи еще плавали перед глазами, когда я начал понимать, что лежу на земле, сбитый сильным ударом. И едва дышу, больно приложившись спиной к рассыпанной арматуре. А эти, плечистые, совсем рядом. Не торопятся. Уверены.

«Что-то я расслабился последнее время… Так бить или убивать?!»

Долю мгновения, может, десятую часть секунды, я колебался – мягкость востока или жесткость севера? Злость сама выбрала. Пальцы сомкнулись на железном пруте, но это уже не прут, не приржавевшая арматура, это была рукоять меча, почему-то лишенная ременной оплетки. И я – больше не я, Альберт Обрезков, сорока лет, рекламный журналист из Москвы. Я – Индульф Торгвенсон по прозвищу Синезубый! Ярл и воин, морской бродяга, знаменитый викинг земли Свитьод, будущей Швеции…