Николай Бахрошин - За пять минут до

Они, конечно, не могли слышать, как в салоне «мерседеса» Север Закраевский сказал Лехе Федорову:

– Отвези меня домой.

– Конечно, Север Семенович, я сейчас, сейчас… А эти как?

– Отвези меня домой, – еще раз попросил Север.

Такого тона Федоров у него никогда не слышал. Не подозревал, что у несгибаемого Закраевского может быть такой тон. Не к лицу ему – просить, не идет совсем… И глаза теперь какие-то старые, тусклые… Нет, лицо старое, прямо сейчас постарело, соображал Леха. А глаза… Они… Да теперь оба глаза у Севера стали одинаково тусклыми – вот в чем дело! – понял, наконец, отставной прапорщик. Лицо олигарха будто сразу погасло – во как!

– Домой. Очень хочу домой. Очень хочу. Очень хочу… – монотонно повторял Север.

– Звезды нельзя гасить сразу, – сказал Наставник. – А белые гиганты второй степени тем более требуют аккуратного обращения.

– Мне казалось, она вот-вот взорвется, – поспешил оправдаться я. – Взрыв звезды подобной величины мог бы полностью разрушить энергоструктуру этого рукава галактики.

Наставник промолчал. Он был далеко и слушал меня, похоже, рассеянно. Но – Наставник никогда ничего не упускал.

– Нарушить мог бы, а разрушить… Ты меня слушаешь?

Я слушал. И одновременно слышал телефонный звонок…

Спросонья я сунулся за мобильником, нашарил его, уронил, выругался, подумал, выругался еще крепче и выбрался из кровати.

Трубка смолкла. И где ее теперь искать? И надо ли, если рассудить здраво? Кому это надо, в конце концов?

Но не успел я перевести дух, как этот неугомонный гаджет, ухмылка сатаны, запечатленная в пластике, снова разразился электронной истерикой.

Удивительная настойчивость! Очередная победа технологии над крепким сном и здоровыми нервами.

Судя по звуку – где-то между стеной и спинкой кровати, сообразил я.

Стоя на четвереньках и выковыривая его оттуда, я подумал: если опять какое-нибудь наследство – откажусь сразу. Бесповоротно и с отвращением!

Если предложат что-нибудь в евро – хорошо, откажусь за евры. Не предложат – все равно хорошо, готов отказаться за буханку хлеба и пачку масла. Хлеб в доме кончился и масло тоже, а купить я вчера забыл.

Я, наконец, ответил на вызов. Оказалось, Аська. Ну еще куда ни шло…

Моя непосредственная начальница была строга и сердита. В ее голосе слышались раскаты грома, а в глазах (видимо!) блестели молнии. Не успел я льстиво восхититься этой зевсоподобностью, отличительным знаком истинного руководителя, как узнал, что все сроки прошли, терпение кончилось, оргвыводы созревают, как прыщи на лице, а оду об отечественных унитазах, превосходящих импортные аналоги, фирма до сих пор не имеет.

От невозможности оправдаться я позволил себе морально восстать и усомниться в превосходстве наших керамических чудес над зарубежными сантехническими недоделками. И, развивая тему, сообщил, что сомнения художника до сих пор не позволили мне вложить душу в сливной бачок с той искренностью, которая требуется заказчику. Так что я работаю. Сижу и думаю о тонкой грани, за которой желаемое выдается за действительное. Т. е. продается, конечно, как же иначе! У этих жлобов, наших рекламодателей, попробуй выпроси зимой снега – держи карман…

Не прокатило. Аська скептически хмыкнула и посоветовала не вешать ей лапшу на серьги. И не надо, не надо оправдываться творческим кризисом в отдельно взятой душе художника. Имея двух гиперленивых детей с суперразвитой фантазией, она за свою жизнь наслушалась таких немыслимых оправданий, что все титаны пера нервно курят в сторонке. Так что бери ноги в руки, Алик, вцепись зубами в клавиатуру, а статью дай. Полтора дня! Иначе – секир башка.

Я пообещал. Подумал и сообщил доверительно, что за полтора дня, пожалуй, смогу размочить черный хлеб реализма и наступить на горло жизненной правде.

Наступи, Алик, безжалостно наступи! – одобрила моя жестокая руководительница. Придави ее, гадину, правду эту! Вот, к примеру, она сама… Ей уже почти сорок, это правда, у нее двое малолетних бандитов, престарелая мать в маразме, а ее принц на белом коне ускакал к молодым кобылам. Но она такую правду знать не хочет, потому что не хочет знать никогда! «Как, кстати, съездил в Скальск? Обогатился наследством? – спросила она, как обычно, без всякого логического перехода. – Как тебе Ева, старый перчик?»

Перечник, уточнил я ради филологической истины. Перчик бывает жгучим и сладким, незрелым и перезрелым, разным, в общем. А перечник, увы, только старым. Перечники рождаются старыми, живут старыми и умирают, так и не узнав цветения молодости.