К 10 часам утра лес замер – народ отсыпался. Я вышел из штабной палатки, подставил лицо и заокеанские солнцезащитные очки летнему солнцу и запел песню «В лесу прифронтовом»:
С берёз, неслышим, невесом,
Слетает желтый лист,
Старинный вальс «Осенний сон»
Играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы,
И, словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы —
Товарищи мои.
Под этот вальс осенним днем
Ходили мы на круг,
Под этот вальс в краю родном
Любили мы подруг,
Под этот вальс ловили мы
Очей любимых свет.
Под этот вальс грустили мы,
Когда подруги нет. <���…>
Пусть свет и радость прежних встреч
Нам светит в трудный час,
А коль придётся в землю лечь,
Так это ж только раз.
Но пусть и смерть в огне, в дыму
Бойца не устрашит,
И что положено кому,
Пусть каждый совершит.
Так что ж, друзья, коль наш черёд, —
Да будет сталь крепка!
Пусть наше сердце не замрёт,
Не задрожит рука.
Настал черед, пришла пора,
Идём, друзья, идём!
За всё, чем жили мы вчера,
За всё, что завтра ждёт!
Шахерезада стояла в трёх шагах, слушала, как я пою. Я её не видел, пока пел. Но увидел военкора «Красной Звезды», что её сфотографировал, пока она его не видела. Ха, «я обернулся посмотреть, не обернулась ли она, чтоб посмотреть – не обернулся ли я».
С военкорами получилось вот что – редакция газеты «Красная Звезда», учитывая «успех» предыдущего военкора, хотя он оказался в наших рядах случайно, решила «успех» повторить. И обратились ко мне. В процессе переговоров пришли к взаимовыгодному варианту – военкоры теперь находятся при моём штабе, оперативно получают эксклюзивный материал для печати, охрану из бойцов моего комендантского взвода, что по двое закреплены за каждым корреспондентом, а со стороны редакции «Красной Звезды» – военкоры обязаны фоткать всё, на что мы ткнём пальцем.
Я собрался на плёнку документировать всю статистику попаданий снарядов немцев по моей технике и, соответственно, моих снарядов по технике немцев. Должен же я как-то иначе, кроме пальцев, убедить в необходимости дифференцированного бронирования?
Вот КВ-1. Круговая броня – 75 миллиметров. Это, конечно, хорошо. Но вес! А, фактически, с таким же весом можно было бы сделать лобовую до 100 миллиметров, снизив толщину боковой и кормовой брони. Да и самому интересно – а прав ли я? Вроде все танкостроители пришли к дифференцированному бронированию, а насколько это оправдано?
Да и для потомков нащёлкать битой техники нациков. А то в Интернете – тысячи снимков нашей битой техники с ползающими по ним немцами, а вот наоборот – не густо.
Вот так и появилась при штабе группа столичных денди с фотоаппаратами на шее, фоткающих всё подряд. Один из них решил, видимо, что привалившаяся к берёзе моя жена достаточно фотогенична, что стоит истраченного кадра дефицитной плёнки. Я ему погрозил кулаком, он улыбнулся мне и подмигнул. Я сорвал ближайшие цветы, поднёс жене.
– Он решил, что ты очень красива, – сказал я. Военкор ещё раз щёлкнул «лейкой», снимая меня с женой.
– У тебя плёнки вагон? – рявкнул я на него. – Тогда заставлю заснять весь состав бригады на фото для личных дел!
Военкор смущённо улыбнулся, развёл руками и ушёл.
– Есть хочешь? – спросила меня жена, – Нам отдельную палатку поставили.
– Пойдём.
Пошёл за ней. У меня было такое же чувство, как с Дашей в последний день. Когда я чуял, что вижу её в последний раз. Как Даша сказала – меня ждут тяжкие испытания. Так что жену я в прорыв не потащу. И ещё неизвестно, вернусь ли сам. «Настал черёд, пришла пора…!», идём.
У меня было только четыре часа. Не выспишься.
– Да, покой нам только снится, – пробурчал я, наматывая портянки и шнуруя берцы.
Ватутин вызывал. Видно, Ставка решила мою судьбу.
– После войны выспимся, – сказала жена, одевая гимнастёрку.
– Или в могиле.
– Тьфу на тебя! Сглазишь!
– Нет. Слушай сюда внимательно! Я иду в тыл немцев. Ты – не идёшь.
– Иду! С тобой! Пока смерть не разлучит нас!
– Нет!
– Да! Я уже потеряла одного мужа! Тогда лучше вместе!
– Я, блин, долбаный Дункан Макклауд! Я – бессмертный! Меня не убъют! А тебя – запросто! Я уже тебя терял, и тоже – больше не хочу. Поэтому ты останешься и будешь меня ждать, как и пристало жене. Жди меня, и я вернусь.
– Я не верю тебе!
Я усмехнулся, она отшатнулась. Вот такие у меня усмешки. Аж глаза испуганные у неё.
– Если не будешь делать, что я скажу, я тебе ноги прострелю и в госпиталь отправлю. Сейчас веришь?
Читать дальше