Алексей Штейн: Что такое повезло, и как с этим бороться [CИ]

- А во-тка таперя барон-то, звиняюс, у сабе в Свирре все как надобно устроит! Он там теперь ух как! Ранее-то все у него ничего а сейчас ого! Тама ён наведет, ууу! - агитирует рябой мастеровой.

- Так-то да - задумчиво соглашается косматый пожилой дядя в морских татуировках и шкиперском прикиде - поди, рыбак с Примора - Так-то конечно да. Но вообще-то не совсем.

- Че.. чегой-то...ик... Не совсем? А? - мотает головой мастеровой

- Да господин барон, да продлятся его дни и слава, воевать-то конечно мастер. Однако вот - княжить, оно не войну вести...

- Да ты, Прол, чего? Барон, звиняюс, ён - обще! Ён - во! А ты - што? О! А там, в Свирре этом, представляете, братцы, какая жисть станет! Никаких беспорядков, все хорошо, и...

- А чего ж ты, рябая твоя рожа, туда не едешь-то? - ехидно спрашивает его кто-то, спиной ко мне сидящий. И попадает метко - рябой тушуется, сникая

- Ну... этого... Звиняюс, но мне того... Я ж тут уже у мастера... Да и это, двор-то... Ну, я бы... - но тут он машет рукой, и опрокинув в жерло кружку, крякнув, снова начинает митинговать - Да ён тама, братцы, налоги-то поди вовсе отменит! И пошлины все, и сборы, и...

- А говорят, в Свирре теперь налоги едва не втрое от прежних - негромко бросает косматый моряк.

- Так. Понял. - совершенно трезво произносит рябой - Ну-ка. Пойдем, выйдем.

- Ты, никак совсем напился, Воробышек, берега не видишь - насмешливо отвечает шкипер - Али забыл чего?

- Давай-давай. Пошли. Ща бока тебе поднамну, будешь знать - вылезает уже деловито из-за стола рябой.

И они выходят - я уж поднапрягся, готовясь лезть под стол - такое в моем понимании нередко заканчивается дракой напополам и вдребезги за други своя, а мне в чужом веселье участвовать вовсе не резон - это они за своих друзей и родственников махать станут, и хорошо, если только кулаками. Но - обходится. Никто не дергается и не вопит 'Наших бьют!' или 'Ты кого сукой назвал?!'. Посмеиваются только, да подливают в кружки и стаканы. Думаю, отсюда родня большинство присутствующих жидким грузом заберет таким расчетом. Вскоре вышедшие следом пара гостей да громила охранник приносят с улицы побитого рябого, а чуть прихрамывающий космач с разбитой губой и довольной рожей выпивает залпом стакан вина, расплачивается и уходит, со всем церемонно попрощавшись. Да-с - культура!

Однако, надобно и мне закругляться - благо и деньги почти все кончились. Остался полгривенный резерва. Ну, мало ли, не рассчитаю нагрузки - хоть до дома на таксо хватит. Потребовал чаю с пирожками, разрумянившаяся от жары и беготни девка принесла, едва успел остановить руку - хотел по привычке ее по жопе напутствовать - да передумал. Всеж, кабак из чистых, тут так не принято. По крайней мере пока - как-нибудь под утро - может быть, а сейчас еще все слишком благочинно. А задница у нее... Мысли всякие закрутились, вспомнил свою... хм, домохозяйку, ага. Из-заура хренова, вот доберусь до дому - устрою тебе немецкий кинематограф...

...Плохо, что не курю. Курил бы - так был бы повод выйти. Хотя там и так все курили, но все же. Тактической ошибкой было пить сидя. Не рассчитал я как-то этилового эквивалента мощности местной водовки. Или на вчерашнее. С позавчерашним вместе. В общем, как встал, так и дало в башку. Не то что повело, я даже прямо и зычно попрощался со всеми вежливо, наплел еще что-то мол - коли понадоблюсь - я всегда здесь, в доме покойного Торуса проживаю - и покинул здание на прямых ногах четким строевым шагом дэцэпэшника.

...А дальше было море. Раскинулось море широко. Наверное, и глубоко. И вонюче рыбой и водорослями. И сыростью. Пришел я в себя на здоровенном длиннющем волноломе на Приморе - хожу я по вовсе и не широкому, шага в полтора, навершию волнолома. Тут, конечно, рыбаками тропинка протоптана, но все же не очень ясно, почему я еще здесь а не там - в море.

И мало того, что хожу, строевым шагом, конечно же, отбивая на всю подошву - так еще и песни распеваю. Про то, как нажмут водители стартеры, и по лесам, по сопкам, по воде... Разя, разумеется огнем, сверкая блеском стали...

Очнулся я, осознал, ужаснулся - и продолжил петь, допев все до конца - и про Суоми-красавицу, и про героев былых времен... На выходе с волнолома на сушу меня терпеливо дожидались двое несчастных пролетариев, явно сильно страдающих от мировой буржуазии и вынужденных жить нетрудовыми расходами. Они. Надо полагать, услышали мое... гм... пение, и пришли, намереваясь оказать мне посильную помощь, но, будучи людьми глубоко интеллигентными и с тонкой душевной организацией - не решились прервать мои вокально-строевые экзерциции.