Владилен Цыганов - История Индонезии. Часть 2

Медленное, мучительное внедрение капиталистических отношений в экономику яванской деревни и связанные с этим обезземеливание сельского населения, рост налоговых тягот, а также расширение круга эксплуататоров за счет ростовщиков, скупщиков, плантаторов, новых помещиков вынуждали крестьян обменивать на деньги даже часть необходимого продукта, что в конечном счете приводило к пауперизации сельского населения. Голландские социологические обследования 1924 и 1936 гг. показали, что «земледелец питается хуже, чем до войны, и получает меньше в обмен на свой избыточный продукт». Несколько лучшим было положение крестьян на Внешних островах, где доминирующей фигурой был в 20—30‑е гг. мелкий товаропроизводитель, середняк (32% самодеятельного населения). Поднимая одно стихийное восстание за другим, ведя борьбу под средневековыми мессианскими и хилиастическими лозунгами, крестьяне как сословие проявили полную неспособность к организованной борьбе. В создавшихся условиях их могли возглавить и повести за собой либо пролетариат, либо буржуазия.

Феодальный класс на Яве, если не считать семейства четырех сохранившихся на острове владетельных князей, выродился в феодально–бюрократическую прослойку прияи, которая составляла низший, отчасти средний слои центрального государственно–административного аппарата (и практически весь местный). Колонизаторы экспроприировали экономическую основу; господства яванских феодалов — их земельную собственность. Прияи сохранили лишь небольшие земельные участки при своих резиденциях и право на безвозмездный труд крестьян по их обработке. На Внешних островах феодально–помещичья верхушка крупных султанатов сохранилась, удержала свои домены, право на барщинный труд крестьян и феодальную ренту и даже численно возросла вследствие продолжавшегося процесса феодализации на ряде территорий в результате постепенного распада родоплеменных отношений. Но свобода действий феодалов и там резко ограничивалась колонизаторами, лишившими местную аристократию не только политической власти, но и права сдачи основных массивов земель в концессии, установившими над ней назойливую, мелочную опеку. Поэтому даже докапиталистические классы и слои, заинтересованные в сохранении феодальных и полуфеодальных отношений и форм эксплуатации, надеялись достичь обеспечения этого не в колониальной, а в независимой Индонезии.

Переход голландцев к частнокапиталистическим методам эксплуатации НИ, бурная экспансия монополий Запада потребовали создания широкого слоя служащих новой формации: администраторов и менеджеров компаний, клерков, бухгалтеров, телеграфистов и т. п., чтобы обеспечить дешевыми кадрами служащих как растущий госаппарат, так и потребности монополий. В результате принятых мер доступ индонезийцев и «азиатов–чужеземцев» в школы европейского типа (общеобразовательные и производственно–технические) был резко расширен, а число этих школ возросло. Часть детей индонезийской элиты стали получать высшее образование за границей.

Несмотря на это, система расовой дискриминации сохранялась. Верхушка госаппарата состояла из голландцев и индо — это была так называемая «европейская гражданская служба»; низы и отчасти средние слои чиновничества, состоящие из индонезийских прияи и хуацяо, представляли «туземную гражданскую службу». На уровне уезда (кабупатен) службы смыкались. В волости (кечамантан) функционировала уже только индонезийская, администрация. Когда при всех высших административных единицах (провинция, губерния, город, уезд) были созданы совещательные советы — раадс, выборы велись по трем этническим куриям. Так, в выборах в муниципальный совет Батавии в 1938 г. участвовало 8,5 тыс. голландцев, 0,7 тыс. «азиатов–чужеземцев» и менее 3,5 тыс. индонезийцев. Действовали цензы: грамотности (знание голландского языка) и имущественный (эквивалент годового дохода в 120 ам. долл.).

В первой четверти XX в. индонезийская интеллигенция подразделялась на несколько группировок. Прияи, представители аристократических кругов, составляющие костяк «туземной гражданской службы» (весьма престижной в глазах населения), проявляли недовольство жестким расовым барьером. Он преграждал им путь в высшие страты государственного аппарата [5] В 1940 г. лишь 7% из 3040 чиновников высшего ранга были индонезийцами. , сокращая их оклады в три–четыре раза против жалованья голландцев, занимавших аналогичные посты. Их тревожило также стремительное внедрение в госаппарат хуацяо [6] К 1930 г. в государственном аппарате НИ насчитывалось уже свыше тыс. хуацяо. . Политические устремления этой группы интеллигенции в начале рассматриваемого периода ограничивались стремлением, не меняя общественного и государственного строя, заместить максимум чиновничьих должностей. Эта группа служилой дворянской интеллигенции стала социальной основой умеренных националистических (часто локально–этнических) партий и союзов, профсоюза индонезийских служащих госаппарата. Она представляла феодально–националистическое, крайне умеренное крыло национального движения [7] К началу XX в. феодальный национализм, как отмечает А. А. Губер, изжил себя в основных районах Индонезии как сила, способная на борьбу с империализмом. и охотно шла на сотрудничество с колонизаторами в надежде на улучшение своего положения.