Клим Жуков - Солдат императора

Челлини, разозленный тем, что Бандинелли изводил его наушничеством и тем, что постоянно чинил препоны в найме толковых работников, бросил в лицо своему недругу обвинения в бездарности. При герцоге, при всем дворе. А гордость Баччо, того самого Геркулеса, расписал без прикрас, как обычно громогласно, и, что еще обиднее, очень точно и правдиво.

– Геркулес твой, напоминает мешок набитый дынями, зачем-то поставленный стоймя возле стенки. Ноги прилажены к тулову непонятно как, и непонятно как человек смог бы на них устоять, а руки похожи на луки седла вьючного мула. А голова? Да если остричь с неё волосы, там места для мозгов не останется, как нету их у тебя самого.

Баччо взъярился и обозвал Челлини содомитом и содомитищем, забыв совершенно, что находится в высочайшем присутствии. Тот, как водится, в долгу не остался, так что от неминуемой расправы Баччо спас только герцог.

Бандинелли затаил зло и все ему припомнил. Беда в том, что мрамор Челлини для статуи Аполлона и Гиацинта – попутного герцогского заказа, должен был поставить именно Баччо. Ослушаться приказа Козимо он не мог, но камень привез самый растресканный и размытый водою.

Челлини вывернулся со всем изяществом, изваяв из негодного материала превосходные фигуры, но спокойствия ему, понятно, это не прибавило. Хладнокровность и уравновешенность никогда его не отличали, и тут вдруг такие обстоятельства.

Пьер Риччи с упорством, как принято говорить «достойным лучшего применения», задерживал выплаты, не присылал материалов. Челлини был вынужден выкладывать собственные деньги, для чего постоянно брал разные мелкие заказы, никак не ускорявшие главную работу – фигуру Персея.

Этим бесстыдно пользовалась жена герцога Элеонора ди Толедо, применявшая руки мастера для нескончаемого женского украшательства. Отказать ей он не мог, да и золото было необходимо для продолжения работы. Герцогиня, надо сказать, видела очень мало толку в бесполезном бронзовом болване, и сердито кривилась, когда Челлини ссылался на подобную занятость.

И вот, все мучения позади. Годы мучений.

Герцог осматривает колоссальную литейную форму в кривой-косой-недоделанной мастерской. Его интересует все. Зачем нужны эти дырочки? Это не дырочки, а отдушины? Надо же! Превосходно. А зачем яма в земле? Отливочный котлован, что вы говорите, как интересно! А зачем эти ужасные деревяшки и железки вокруг фигуры? Скрепляющие лаги? Потрясающе! А что такое лаги? Какая красивая голова! Она будет такая же красивая после отливки?

И неведомо было герцогу, что не голова Персея беспокоила Челлини, а его ноги, точнее, стопы, которые могли «не пролиться». И уж точно герцог не знал, что «красивая голова», украшенная античными кудрями, как и все остальное тело, принадлежала молодому ландскнехту из армии Фрундсберга. И, наверное, много смеялся бы, узнав где, и главное, при каких обстоятельствах был сделан исходный эскиз.

Но не смеялся владыка, так как молчал Челлини, оставив для себя воспоминания о двух неугомонных фрицах, в чьей компании он, было дело, поставил на уши всю Флоренцию. Тридцать лет назад, подумать страшно!

Где они теперь? Что с ними сталось? Так и маршируют в тени имперских пик, благо есть где маршировать, или?.. Вдыхают ли горький запах горелого пороха, пьют ли жуткое свое пойло, или?.. Все возможно, ведь война, а они – солдаты.

Не послушался тогда, упрямый лошак, умного совета. Остался в Риме в самый разгар боевых действий, попал в осаду. Да, пострелял он тогда знатно. И из верного своего аркебуза, который сам собирал и отлаживал, и из фальконетов. И поубивал ландскнехтов под стенами Замка полным-полно. Ах, какая была бы злая ирония, если эти двое подставились его слепому свинцу!

Но страшная осада Рима хранилась в отдельной кладовке памяти, никак не сообщавшейся с золотыми днями флорентийской юности. Обоих наемников он по сей день почитал за друзей. В любое время дня и ночи он без раздумий открыл бы им двери и поделился последним куском хлеба. Это так же верно, что, не дрогнув, убил бы обоих, доведись им встретится в Риме в далеком 1527 году от Рождества отсчитанного.

Для войны – отдельное место в душе отведено, для жизни, друзей и радости – другое. Ну а для творения – третье – самое большое хранилище, ведь он – художник! Так что теперь его занимал только Персей.

В 1545 году он получил заказ, и теперь почти девять дет спустя, после всех тягот и трудностей, главная работа его жизни, он верил в это, близка к завершению. Сегодня из формы он вытопил воск и поместил её, облизанную жадными языками огня, в котлован под фундаментом горна. В отдушины установлены трубки, желоба от печи подведены к литникам. Котлован засыпан землей.