Ольга Крамер - Наперекор судьбе [litres]

По аллее группа дошла до площади, посмотрела на неработающий фонтан, заполненный мутной водой, в которой прорастали водоросли и какое-то подобие кувшинок. Виктор приметил даже несколько торчащих из бассейна скамеек, непостижимым образом оказавшихся там. Явно не ветром попутным занесло такую тяжесть. Только если аномальным торнадо.

Синхронно остановившись, соратники внимательно осмотрелись и, не обнаружив ничего подозрительного, повернулись к Титовой, испугав и смутив ее пристальным вниманием. Она стушевалась и сильней сжала артефакт, сморщившись от боли в ладонях.

– Ну что? – первая нарушила молчание хакерша. – Давайте, наверное, пройдемся?

– Что еще делать… – Киконин пожал плечами и снова осмотрелся, словно живая изгородь из деревьев могла дать ему ответ.

Ничего, что выдавало бы присутствие головорезов, о которых рассказывала Виста. По левую сторону, метрах в пятидесяти, искрилась электрическими молниями аномалия, чуть дальше, если присмотреться, создавая от нагрева разницу в плотности воздуха, пространство искажала термическая. Аномальный фронт на площади не превышал привычной для Зоны нормы, как, например, это было рядом с Патриаршими, где группе пришлось потратить многие часы, чтобы миновать многочисленные ловушки. Хотя, если клан не многочисленный, то какие следы ожидала тут встретить группа? Киконин невольно поежился, душа его была не на месте, хотя беды ничего не предвещало. Он посмотрел на Марио, и, хотя тот выглядел спокойным, боец нервничал и оглядывался чаще необходимого, ожидая любой пакости.

Если бы не аномалии, да не слоняющиеся бы псы, которые боялись приблизиться к человеку, так лесопарк в лучшие времена. С громким писком, нарушая привычный звуковой фон и заставив команду схватиться за оружие, с одной стороны аллеи на другую бежала белка, а за ней, сокращая дистанцию – вторая. Что-то не поделившие зверьки схлестнулись в драке, слились в один большой рыжий ком и вскоре пропали из виду.

Неспешно прошли до Большого Голицынского пруда, который вышел из берегов и затопил прибрежное кафе. Не было видно даже скамеек и столов. Печально посмотрев на серый и унылый пейзаж, группа уже было развернулась, как услышала женский возглас:

– Ай! Мм-м-м-м, – отбросив артефакт, Титова прижала многострадальные ладони к груди.

– Опа, – Виста быстро выхватила из воды «турмалин».

Лицо хакерши сморщилось от неприятных ощущений в руке. Ладонь, даже через плотную ткань тактической перчатки, покалывало, словно от многочисленных электрических зарядов. Неприятно, но терпимо. У всех ведь в детстве был друг, горе-приколист, который дарил зажигалки или ручки, используя которые ты получал небольшой, но весьма ощутимый заряд током.

В руках девушки артефакт издавал голубоватое свечение, но оно было неуверенным, блеклым, а иногда и вовсе прекращалось, но для того, чтобы через несколько секунд засветиться с новой силой.

– Да! – заорал Женя! – ДА!

Он захотел сорваться с места, побежать, и даже дернулся к затопленной дороге, но быстро понял глупость своего поступка. Все еще не веря своим глазам, он взял из рук Висты артефакт и несколько секунд с глупой улыбкой пялился на него. Его переполняла эйфория, мешала рационально думать и действовать. Женя даже забыл, что он в Зоне, что вокруг смерть, и только грубый голос Марио вернул его с небес на землю:

– Идем. Судя по всему, нам вперед.

Шли по затопленной дороге, сбиваться с курса нельзя, а терять группе уже нечего, один черт в такую погоду экипировка не высохнет.

Свечение «турмалина» становилось более интенсивным с каждым десятком метров, пройденным соратниками. Электрические разряды уже перестали быть просто неприятными и приносящими дискомфорт, а превратились в болезненные. Но Евгений терпел. Увлеченная странным поведением артефакта, перестала ныть даже Титова, послушно шагая за проводником. Совсем немного! Еще чуть-чуть! Не ошибся, чертяка, Лука, не ошибся неизвестный профессор, сделавший свои расчеты. Неожиданно Жене захотелось найти этого человека, пожать ему руку, сказать спасибо, рассказать, что благодаря его открытию удалось спасти чужую жизнь. Почему-то пилоту казалось, что его однофамилец, профессор, очень добрый и мудрый человек, посвятивший свою жизнь науке не ради званий и громкого имени, а потому что иначе не видел себя. Разумеется, Фролов всего этого не мог знать наверняка, но образ, созданный воображением, плотно засел в голове и нарушать его от чего-то не хотелось.