Ольга Крамер - Наперекор судьбе [litres]

– Вон там! – Виста выплюнула тлеющий фильтр и сморщилась. – Они в начале вон того дома! – девушка махнула рукой в сторону трехэтажного строения, покрашенного в бежевый цвет, обожженного на торце молодой термической аномалией.

– Вижу!

Титова с трудом удержалась, чтобы не подпрыгнуть на месте. Ее обдало жаром, а тело наполнилось непреодолимой жаждой движения – так, будто Василису разорвет от этого топтания на месте. Руки задрожали, бросило в жар. Неужели все позади? Неужели вот именно эта заросшая дорога и остовы машин останутся в памяти, как место их встречи, Жениного воскрешения.

Впереди из-за остова седельного тягача с прицепом показались две фигуры. Она еще не видела лиц, но уже знала, кто они, и оттого дрожь в теле только усилилась.

Человек, шедший первым, так же, как и Хан, неторопливо бросал перед собой небольшие камни, и только затем делал шаг. Как же мучительно медленно они шли! Господи! Василиса дернулась, но тут же остановилась. Нет, бежать нельзя, слишком большой путь надо преодолеть, не зная, где затаилась смерть. И пока она уговаривала подождать себя эти невыносимые секунды, стали видны лица.

Женя. Живой. Не призрак. Не фантазия.

Улыбающийся Женя, почти такой же, как тогда – у трапа самолета. Пусть избитый и израненный, победитель или побежденный, но живой!

Оставалось каких-то несколько десятков метров между ними, когда сил терпеть у Титовой не осталось. Десяток метров – мелочь. Почти все аномалии видны на таком расстоянии даже для ее убитого монитором зрения. Зона должна понять ее. Зона должна хоть раз в жизни простить эту чертову слабость человека! Иначе зачем вообще быть Человеком в Зоне?

– Стой! – заорал Хан, пытаясь ухватить девушку за плечо, но ладонь соскользнула с арамидной чешуи костюма.

Первые три шага – ничего не происходит. Зона поняла ее, услышала! Еще три шага. Когда их с Женей разделяло не больше пяти метров, Титова неожиданно замерла, словно влетела в невидимое препятствие.

Они закричали все разом – и Хан, и Киконин, и Женя. Пилот даже ринулся к ней, но офицер оказался более прозорливым и схватил парня за лямку разгрузки. Пилот потянул руку к девушке, падая, теряя опору. Но Василиса не видела этого. Ее тело, приподнятое над землей невидимой силой, выгнулось колесом, как в средневековых гравюрах о боли и пытках. Гримаса боли перекосила красивое лицо и было видно, что девушке нечем дышать. Она затряслась, открывая рот, как рыба, выброшенная на берег.

А затем невидимый мучитель ушел. Зона простила ее. Или ей просто опять стало все равно.

– Вася!!! – закричал Женя, рвясь в невидимую аномалию. – Нет!!!

Белый кафель, белый свет. Почему больницы и лазареты всегда выглядят так – подчеркнуто чисто и подчеркнуто светло? Они все сидели на лавке, поставленной явно для таких вот – ожидающих новостей. Женя нервно тер ладони и всматривался в пыльные ботинки, Хан с Кикониным что-то тихо обсуждали, уставившись в карту ПДА.

Лампа дневного света мигала и давила на нервы и без того раздраженного Киконина. Он то и дело поднимал взгляд к невысокому потолку, желая ее выкрутить, но встать ему мешала заснувшая на его плече Виста, которую не хотелось тревожить. Бросив взгляд на спящую с приоткрытым ртом девушку, капитан закрыл глаза, но даже сквозь опущенные веки чувствовалось монотонное мигание. Рядом нервничал Женя, наматывая километры по коридору. Каждый раз, когда он проходил мимо, офицер слышал невнятное бормотание пилота, в котором он с трудом разбирал даже отдельные слова. Все это длилось уже несколько часов, растянувшихся в бесконечность. Время. Ему плевать на наши чувства, на наши проблемы, на беспокойства. Оно идет своим чередом и для тех, кто его бездарно убивает, и для тех, у кого каждая секунда на счету. В минуты счастья нам кажется, что оно бежит, но в часы страданий – оно растягивается. За кирпичной стеной вершилась Судьба Василисы и никто, кроме бывшего военного врача и самой Зоны, не знал, что ждет девушку. За два часа – никаких новостей, но, несмотря на всеобщее напряжение, никто не рисковал зайти внутрь и что-то спросить.

– Да ради Зоны, – не выдержал и гневно прошептал Киконин. – Сядь и не отсвечивай! Башка от твоего туда-сюда уже раскалывается!

Женя замер с занесенной для следующего шага ногой, медленно обернулся в сторону капитана и сел рядом, сомкнув дрожащие ладони в замке. Пилота не хватило даже на десять минут. Он снова вскочил, поймал на себе недовольный взгляд офицера и медленно сел на место. Но когда дверь в операционную открылась, они оба вскочили, как пружины. Виста, спящая на плече Киконина, завалилась на бок, ударилась головой и ничего так и не поняв, машинально подскочила.