Виктория Шваб: Месть [litres]

Потрясающее ощущение.

– Да, – ответил он. – Получилось.

Рядом с могилой возник Митч. Бритая голова блестела от пота, татуированные руки были измазаны в грязи.

– Привет. – Он бросил лопату в траву и помог выбраться сперва Сидни, а затем и Виктору.

Дол выразил свою радость, тяжело привалившись к боку Виктора. Пес в безмолвном приветствии ткнулся крупной головой ему в ладонь.

Последний член их компании скорчился у надгробного камня. Доминик сильно смахивал на наркомана, его зрачки были расширены от… чего он там принял, чтобы заглушить неотвязную боль. Виктор чувствовал нервы солдата, истонченные и искрящие, точно оборванные провода.

Они заключили сделку: Доминик согласился помогать им в обмен на прекращение страданий. В отсутствие Виктора бедняга явно не мог сдержать слово. Теперь же Виктор выключил его боль, как иные люди выключают свет. Доминик мгновенно обмяк, напряжение сползло с его лица, точно пот.

Виктор взял лопату и протянул ему:

– Поднимайся.

Тот подчинился, размял плечи и встал на ноги. Затем все вчетвером принялись закапывать могилу Виктора.

Два дня.

Именно столько Виктор был мертв.

До тревожного долго. Так долго, что уже начали проявляться первые признаки разложения. Прочим, двум мужчинам, девочке и псу, пришлось скрываться у Доминика в ожидании, когда же Виктора похоронят.

– Жилье так себе, – предупредил Дом, открывая входную дверь, и не соврал: крохотная обшарпанная спальня с продавленным диваном, бетонный балкон, кухня, равномерно покрытая тонким слоем грязной посуды, но все это подходило под временное решение долгосрочной дилеммы, а Виктор был не в том состоянии, чтобы размышлять о будущем, по крайней мере не с кладбищенской землей на брюках и привкусом смерти во рту.

Нужно принять душ.

Дом провел его в спальню, узкую и темную. На единственной книжной полке валялись медали и перевернутые фотографии, а на подоконнике – слишком много пустых бутылок.

Солдат откопал чистую футболку с длинным рукавом и логотипом какой-то группы. Виктор вопросительно поднял бровь.

– У меня больше ничего черного нет, – пояснил Дом, включил свет в ванной и ушел, оставив гостя одного.

Виктор разделся, стащил с себя одежду, в которой его похоронили – одежду, что он не узнавал, не покупал, – и встал перед зеркалом, разглядывая обнаженный торс и руки.

Нельзя было сказать, будто он обошелся без шрамов – вовсе нет, но ни один из них не относился к той памятной ночи в «Фалкон прайс». В голове загремело эхо выстрелов, рикошетя от недостроенных стен и скользкого от крови бетонного пола. Частично она принадлежала самому Виктору, но по большей части Эли. Виктор помнил каждую нанесенную тогда рану – удары в живот, иссеченные проволокой запястья, нож Эли между ребер, – но от них не осталось и следа.

Сидни обладала поистине исключительным даром.

Виктор повернул вентиль и шагнул под обжигающие струи, смывая с кожи смерть. Прощупал линии силы, сфокусировался на внутренних ощущениях, как начал делать давным-давно, когда только угодил в тюрьму. Изоляция не позволяла тестировать новообретенные силы на других, поэтому Виктор превратил собственное тело в объект для опытов, изучал все, что только можно, про границы боли, замысловатую сеть нервов. Теперь же он сосредоточился и повернул рубильник сначала вниз, пока не исчезли все ощущения, а потом вверх, пока падающие на обнаженную кожу капли не превратились в ножи. Виктор стиснул зубы и вернул переключатель в обычное положение.

Затем прикрыл глаза, уперся лбом в плиточную стену и улыбнулся, слыша в голове голос Эли.

«Тебе не победить».

Однако же он победил.

В квартире было тихо. Доминик стоял на узком балконе и курил сирагету. Сидни свернулась на диване, аккуратно, точно лист бумаги. На полу у ее ног примостился Дол, положив морду ей на руку. За столом сидел Митч, раз за разом тасуя колоду карт.

Виктор оглядел их всех.

«По-прежнему собираешь бродяг».

– Что теперь? – спросил Митч.

Два коротких слова. Никогда еще они не казались такими весомыми. Последние десять лет Виктор жил местью. Он никогда не задумывался, чем займется дальше, но теперь, достигнув цели – Эли гнил за решеткой, – замер в нерешительности. Он здесь. Он жив. Месть была для него всепоглощающей гонкой. Теперь она исчезла и оставила ощущение неуверенности, незавершенности.

Что теперь?

Он мог их всех бросить. Исчезнуть. Это самое разумное решение: компания, особенно такая странная, неизменно бросается в глаза, а вот одиночка – нет. Талант Виктора позволял ему отвлекать внимание окружающих, воздействовать на их нервы так, что возникало слабое, но действенное отвращение. Стелл верил, будто Виктор Вейл мертв и лежит в могиле.