Владимир Корн: Теоретик [с иллюстрациями]

— Так ты жить хочешь?

— Хочу.

— Тогда подписывай.

— Не буду.

— Почему?

— Желания нет.

— О господи! — Мой собеседник Титов, полный, одутловатый тип с седым ежиком на голове и в покрытой камуфляжными пятнами куртке, тяжело и скорбно вздохнул. — Да пойми ты наконец, все его подписывают, иначе здесь не выжить. Или ты думаешь, угодил сюда, осмотрелся денек-другой и сразу весь мир нагнул?

— Если он нагибаться начнет, так почему бы и нет?

— Знаешь, сколько таких, как ты, через меня прошло?

— Сколько?

— Много! И где они теперь?

— Где?

— Нету их уже! Ни одного!

— Что, совсем ни одного? Значит, буду первым.

Мне бесконечно надоел этот разговор, который длился без малого час, но ничего подписывать по-прежнему я не собирался.

— Вот смотри. Как только подпишешь этот договор, — ткнул он пальцем в лист бумаги на столе перед собой, — шансов выжить у тебя станет куда больше! Получишь снаряжение, оружие, пусть и не бог весть какое — хорошее еще заслужить нужно. Или заработать. Место, где у тебя будет хоть какая-то уверенность, что утром проснешься живым. А еще, так сказать, встанешь на довольствие.

— А если нет?

— А если нет, то я тебе не завидую. Думаешь, оказался в этом мире новый человек и все вокруг него хороводы начинают водить: только бы с ним ничего не случилось, только бы с ним ничего не случилось! Да всем плевать и на него, и друг на друга! Выжить, вот что здесь самое главное!

С выживанием здесь действительно обстояло весьма неважно. За тот день, что тут пробыл, успел обратить на это внимание. Но мы уж как-нибудь.

И все же, вероятно, на моем лице что-то отразилось, поскольку этот человек заговорил куда более уверенно:

— Подписывай.

— Не буду.

— Опять ты за свое! Говоришь, не служил?

— Нет.

— А почему? Здоровье, убеждения, что-то еще?

— Армия — не мусорный ящик, — ответил я дежурной фразой для подобных случаев.

— Но хоть стрелять-то тебе приходилось?

— По уточкам пару раз.

— Ну вот. — Мой собеседник удовлетворенно кивнул. — И как мне тебя, например, к тому же Филу определить? Да он и сам не возьмет: у него люди сплошь спецы! От таких, кому человека зубочисткой убить, как раз плюнуть, до тех, кому даже зубочистка не понадобится — мизинца на левой руке хватит, образно говоря. И рабочей специальности у тебя нет. Не кладовщиком каким-нибудь, а плотником, столяром, слесарем, электриком, наконец. Или вот еще: ты в электронике хорошо разбираешься? Такие здесь нарасхват!

— Нет, совсем не разбираюсь.

— То-то же! Но жить-то ведь хочется?

— Не без того.

— Вот и я о том же. Так что прямая тебе дорога на шахты. Риск сдохнуть в них намного меньше, чем за периметром, правда, и заработаешь не так много. Хотя как повезет. Со временем заматереешь, опыта наберешься, тогда и поговорим. Домой вернуться желаешь?

— Желаю, — искренне ответил я, втайне надеясь, что сейчас Титов предложит мне вариант вернуться туда как можно быстрее. И тогда соглашусь практически на любое его предложение.

Но вместо этого он лишь печально вздохнул.

— Все желают. По своей воле сюда никто еще не попал. В общем, черкай. Здесь, здесь и на обратной стороне в самом низу.

— Тебе что, за каждого подписавшего отдельно платят?

— С чего ты взял?

— Слишком настойчив. Я же сказал: ничего подписывать не стану.

— Не платят. Если честно, ты у меня второй, кто так яростно подписывать не хочет. — Ну вот, а сам говорил, что таких много. — Тут больше самолюбие: как же так, убедить не могу! Да и молод ты еще, жалко мне тебя. Двадцать-то есть?

— Двадцать три.

— Согласись, не самый срок умирать. В общем, ставь подпись.

И он в очередной раз пододвинул ко мне сероватый лист, на котором в самом верху было напечатано: «Деловое соглашение». Что не могло не вызвать улыбку уже одним своим названием. А если учесть, что пятнадцать пунктов соглашения начинались со слова «обязан», моя реакция была вполне обоснованна. Особенно в связи с тем, что любые другие пункты отсутствовали полностью.

На этот раз я отодвинул бумажку от себя без всяких слов. И невольно усмехнулся, подумав, что нижняя ее часть успела уже стать потертой от бесконечных передвижений по столешнице.