Даниил Калинин - Рогора. Дорогой восстания

Страсти на курултае кипят похлеще, чем при дворе ванзейских королей. Но в отличие от соблюдающих видимые приличия ванзейцев торхи пускают в ход любые средства – вплоть до физического уничтожения послов. То есть меня и двух десятков воинов, что охраняют мою скромную персону.

Казалось бы, пустяк, капля в море, но восемь дней назад один из самых озлившихся беков бросил свою сотню в ночную атаку на «гостевой» шатер, где вполне вольготно размещаются оба моих десятка. Если бы не предусмотрительно выставленные часовые и сиюминутная готовность лучших дружинников Корга к бою (самопалы всегда заряжены и вместе с саблями находятся под рукой, а спят вои прямо в кольчугах), курултай имел бы единственный, весьма печальный для наших планов исход. В том смысле, что, убив послов, бек лишил бы всех прочих банального выбора.

Но часовые – два бойца из посменно меняющихся – вовремя заметили мелькающие в ночной тьме тени и услышали бряцание оружия. Разбуженные часовыми, мы успели сделать два залпа из самопалов прежде, чем лучники кочевников засыпали шатер стрелами. Не теряя инициативы, я разрубил дальнюю стенку шатра и повел людей во встречную атаку, ударив навстречу окружившим нас торхам. Поначалу удалось даже успешно прорвать кольцо окружения, но вскоре моя маленькая дружина вновь была обложена со всех сторон. Сбившись в плотную кучу, мы приготовились подороже продать свои жизни, но тут в спину насевшим на нас торхам ударили воины Шагир-багатура, самого сильного сторонника союза с Коргом. А поскольку бек формально нарушил законы курултая, а у Шагир-багатура оказалось раз в десять больше сабель, конфликт разрешился вскоре самым благополучным для моей миссии образом: голову бека насадили на вострый кол и водрузили рядом со ставкой Шагира, а моим воинам передали барсучий жир и мед – обрабатывать раны.

Трое убитых, четверо раненых – вот цена яростной ночной рубки. Но, несмотря на скорбь по погибшим (я ведь лично знаю каждого воина – отец дал мне возможность самому набрать конвой, что я и сделал, лишив стражу двух десятков отличных командиров), приходится признать, что схватка, будоражащая кровь, была пока что единственным светлым пятном на курултае. Ибо все остальное время нашего здесь пребывания – вот уже девятнадцать дней – было исполнено тупого безделья и изматывающего ожидания решения совета торхов.

Отец, конечно, был уверен в удачном исходе моего посольства, иначе просто не послал бы меня в степь, к извечным врагам Рогоры. Да и я нисколько не сомневался в правильности решения мудрого и хитрого вождя – детство давно осталось позади, и сейчас родитель для меня действительно в первую очередь боевой командир, вождь.

Вот только тогда я находился в окружении лучших сотен степной стражи, защищенный стенами Барса – самой сильной крепости Корга. Сейчас же, среди тысяч кочевников, многие из которых имеют кровников среди моего народа (а ведь кто-то наверняка желает непосредственно и моей смерти), после одного фактического нападения и десятков агрессивных выпадов со стороны диких, не признающих никаких авторитетов кочевников, – сейчас же отрицательный исход моей миссии кажется мне наиболее вероятным. Невольно возникает вопрос: а наши головы насадят рядом с головой бека или же ее снимут, а уже наши поднимут на колья рядом с шатром вождей?

Глупости. Голова бека принадлежит Шагиру, так что не соседствовать нам ни при каких раскладах.

– Батыр, покушай. Хаш вкусный, кушай, мужчине нужно много кушать.

Протягивающая мне миску горячей похлебки девушка скромно улыбается и ранит сердце изящной восточной красотой – Лейру с натяжкой можно назвать вторым светлым пятном в нашем унылом прозябании. С натяжкой – потому что тонконогую, гибкую как лоза девушку с роскошными, ниспадающими до поясницы распущенными волосами пожирает глазами каждый мой воин. Это невольно вызывает во мне раздражение, ибо, бросив на нее один-единственный взгляд, я вдруг понял, что эта девушка должна быть только моей.

Это чувства. А разумом я понимаю, что она принадлежит чужому народу, чужой культуре и, возможно, чужому мужчине. Я не вправе обладать ею как муж, поскольку не могу взять в жены простую служанку – ну а кого еще могли послать в шатер к чужакам присматривать за ранеными? Я не вправе взять ее и просто как женщину, потому что, во-первых, это противно всем чувствам, невольно проснувшимся у меня к Лейре. Во-вторых, еще неизвестно, есть ли у нее муж и как вообще к такому поступку отнесутся степняки. Ну и наконец, в-третьих, возьми я девушку, и на нее началась бы настоящая охота со стороны дружины. Мне и так пришлось сделать воинам серьезное внушение (многие уже начали разделять мой пессимистичный настрой насчет результата нашей миссии, что, в свою очередь, толкает на некоторые крамольные мысли, вроде «хорошо бы и бабу напоследок»), но удержать их, не подав личный пример, я просто не смогу. Ибо дружинники, много лет прослужившие в степной страже, привыкли к мысли, что я, командир Барса, сын барона Корга, всего лишь первый среди равных, и не более того. Будь на моем месте отец – и избранные вои ходили бы по струнке, как мыши при злобном коте. Но меня, взрослевшего вместе с ними на границе, делящего в дозоре один кусок хлеба на четверых и укрывающегося на двоих одним плащом, – меня вои видят пусть и старшим товарищем и командиром, но все-таки равным.