Дмитрий Манасыпов - Метро 2035 - Преданный пес

Эскадрон встретился со своими у бронепоезда. Даже отсюда, со ста с лишним метров, Хаунд увидел стремительную сивку, пролетевшую рядом с Атиллой, ее всадника, неуловимо махнувшего рукой и развалившего, от плеча до пояса, замешкавшегося кинельского. Эскадрон встретился, и бой начал распадаться на калейдоскоп отдельных схваток.

Двое скакали бок о бок, слаженно и привычно. Длинный и тощий, держа в руках СКС, направлял коня одними ногами. Выстрелил с седла, едва качнувшись от отдачи, сбил первым же попаданием убегавшего солдата с заклинившим АК. Вторым заставил выхаркнуть кровь из пробитой груди замешкавшегося дядьку с двустволкой.

Напарник обогнал сбоку, нырнул в сторону, пропуская три пули из ПМ тощего офицерика, поднялся единым махом с косым ударом сверху, крутанув чуть изогнутую шашку. Голова подскочила, покатилась капустным кочаном. Плеснула, рассыпавшись гранатовыми зернами, кровища с чистого среза шеи.

Спрятавшегося за сваленными ящиками стрелка снял его товарищ, не дал прострелить другу голову. Шашка взлетела еще раз, опустилась на кого-то, вскинувшего руки.

Бил Корд, прижимая к земле небольшую группу обороны, которая успела спрятаться за грудой бетонных шпал. Снаряды крупнокалиберного пулемета рикошетили, взвизгивая, пробивались внутрь через прорехи в штабеле, кромсали мясо, плескались кровью.

Широкого мужика, отбросившего уткнувшегося «вепря» и потянувшего наружу клинок, пожарным багром свалил железнодорожник-мазута, в черном комбинезоне, блестевшем от масла. Крашеная суриком игла над крюком воткнулась дядьке в горло, прошла дальше, сбросила из седла. Тяжелый, тот перевесился на круп, брызгая из распоротых сосудов алыми брызгами.

На мазуту сзади налетел юркий и невысокий, в косматой шапке-малахае и коротком полушубке без рукавов. Рубанул по затылку, рассекая позвонки и кромку черепа, заулюлюкал, блестя дикими глазами.

Из открытого грузового вагона ударил сноп дроби, разнес улюлюкающему половину лица и разворотил шею с плечом. Лошадь, получив свою порцию, закричала в голос, замотала головой, сбилась с рыси, упала.

В вагон, слетев с руки проскакавшего длинно-тощего, влетела граната. Чихнуло разорвавшейся РГД-шкой, вскрикнуло тонко-женским.

Хаунд, сев на умирающего коня, дрожащего неотнявшимися передними ногами и шеей, косившегося на мохнатого страшного нечеловека, погладил красивую и чуть горбоносую голову. Слов тут не требовалось, животное все понимало и не могло не бояться. Смерть одинакова для всех.

Из кармана всадника, смотревшего куда-то вверх, торжественно и глупо из-за сломанной шеи, выпал портсигар. Хаунд похлопал по нагрудным карманам его бушлата, отыскивая зажигалку или огниво. Нашел мастерски сделанную из патрона бензиновую, щелкнул, раскуривая плоскую и туго набитую самокрутку. И, достав из кобуры мертвого пистолет, пристрелил коня.

– А мы выиграли, братишка. – Скородед оказался рядом незаметно. – Еще потрепыхаются и все, амба.

– Хуямба. – Хаунд курил и наслаждался вернувшейся полной жизнью. – Бабу вон там покромсало, вроде еще живая. Стонет.

– Стонет? – Скородед покосился на вагон, покрутил головой. – Стонет, брат, это хорошо. Живая значит, больно. А баб мы стараемся не убивать и пытаемся спасти, ежели чо. Романтики, сраное говно, через одного. Гуня!

Женщина стонала, Скородед, взяв самокрутку, курил, не присаживаясь.

– Лешка Морозов, санитар наш, сука! – он кивнул на убитого, – года полтора с нами был. Все в герои рвался. Дорвался. Ты тетку в вагоне жалеешь, что ли? Так сходи, сам посмотри.

Хаунд хрюкнул, усмехаясь.

– Мне жалеть? Меня в Кинеле продали, как скотину, отчекрыжили пальцы, вместо лечения, прижгли. Такая же мадам, мало ли, и тут сейчас помирает. Они ни хрена не ангелы с крыльями, думаю.

– Это ты прав… Гуня, в рот тебя конем, где ты ходишь?

– Ща.

Гуня, возник из опять вскипевшего тумана позади, задержался. Наклонился, рассматривая что-то, опустил ствол, нажал спуск. И неторопливо пошел к ним.

– Чо?

– Сходи посмотри, – Скородед кивнул на стоны, – женщина же. Вдруг выживет?

– Да крандец. – Гуня почесался затылок. – И чо?

– Твою-то дивизию, родной, ты чего расслабленный? Говорю же – сходи и посмотри.

– Ладно. – Гуня покосился на мертвых всадника с конем. – Алмаз помер, блин. Годный был жеребчик, молодой. Все хотел у Мороза выменять на своего, а он жилил, просил сверху накинуть чего…

– Бля, Гуня! – Скородед сплюнул. – Ты прям вот как классовый враг-кулачина, жалеешь, сука, конягу. А товарища тебе не жалко? Он же тебя раза два штопал и даже триппер лечил. А, Гуня?!