Евгений Щепетнов - День непослушания [litres]

– Настя, что это за тварь? – негромко спросил я, глянув в бесстрастное, холодное лицо своей напарницы.

– Машка. Мразь. Обещала нам кол в зад всадить. Сдается, что она так Вальку убила, эта мразь.

– Да! Да! Убила! И эту тварь щас убью! – завопила Машка, ухитрившись услышать наш разговор. – Если не отойдете, убью! Оружие на пол!

– Убейте ее! Убейте эту мразь! – вдруг заговорила Лена. Я так и понял – это была она, Настина подруга. – Не бойтесь! Лучше я сдохну, чем эта тварь будет жить! Убейте ее!

– Послушай… как там тебя… Маша? Послушай, Маша… ты умрешь, – начал я.

Толстуха тут же дернулась, визжа свою «старую песню о главном»:

– Убью! Я ее убью! Положите оружие!

– Маша, слушай меня и не перебивай… – сказал я жестко и серьезно. – Это только в кино тупые полицейские всегда кладут оружие на пол, если их друзей взяли в заложники. В жизни такого не бывает. В жизни будет так: я эту девушку не знаю. Она мне чужая. Потому убьешь ты ее или нет, мне безразлично. Как только ты ее убьешь, тут же получишь пулю в живот. Именно в живот, чтобы умирала подольше. Я сегодня убил уже человек тридцать, не меньше. И мне плевать, что с тобой будет. Понимаешь? Ты думаешь дождаться своих? Не дождешься. Сейчас я выстрелю и, возможно, убью эту девушку. Но одновременно попаду и в тебя. Тебе это надо?

Я говорил и смотрел в тупые, с расширенными зрачками глаза девки – она была безумна. Безумна до такой степени, что никакие доводы, никакие уговоры на нее не подействуют. Даже если бы я сказал, что отпущу ее, что ничего ей не будет, когда она отпустит Лену, все равно бы ничего не получилось. Ко всему прочему, девка обкурилась до потери разума, и сейчас с ней говорить совершенно бесполезно.

Да я и не собирался с ней говорить . Я ее заговаривал, медленно, по сантиметру сдвигаясь вправо. И заметил, что Настя (не девушка, а сокровище!) так же медленно, как улитка, сдвигается влево. Мы расходились в стороны, открывая цель все больше и больше. Главное, чтобы и вправду не резанула. Вон уже капли крови и по груди побежали…

Продолжая нести какую-то чушь, я поднял автомат, прицелился и спросил:

– Как ее видишь?

– Хорошо вижу! – откликнулась Настя. – Отлично вижу! Сейчас я ей плечо разнесу!

Как и следовало ожидать, толстуха тут же дернулась в мою сторону, уберегая плечо от неминуемой кары, и… получила пулю в висок. Пуля прошла наискосок, вспаривая черепную коробку, и снесла ей всю левую половину черепа. Больше всего я боялся, что при падении она все-таки успеет перехватить горло своему «щиту», но… у нее не получилось. Пуля оглушила, вырубила, убила мозг, и рука с ножом тут же ослабла и опустилась. Толстуха рухнула на спину, со всего размаха ударившись головой об пол, и забрызгала кровью и свою пленницу, и стену, и даже меня. Раны на голове всегда сильно кровят. Это я знаю с самого детства, я когда-то напоролся макушкой на гвоздь в притолоке дедова сарая. Кровь тогда брызгала чуть не фонтаном. Смешно, но тогда я подумал, что скоро умру, – так страшно полилась у меня кровь.

Как ни странно, она была еще жива, когда Настя подошла к ней и встала, всматриваясь в ее лицо. Настя подняла пистолет, направила его в лицо толстухи и трижды выстрелила, разнося череп в клочья. В углу комнаты кто-то тихо заскулил, будто ушибленная собачка.

По телу практически обезглавленной толстухи пробегали последние судороги уходящей жизни, а над ухом уже прогудела здоровенная зеленая муха, которая едва не истекала белыми, жирными мушиными яйцами, из которых выведутся шустрые опарыши, хорошая насадка при ловле рыбы. Как давно я не был на рыбалке! Как давно! А ведь Волга теперь под боком… глупая мысль, ага.

А потом Настя подошла к застывшей на месте, побелевшей Ленке, обняла ее, и секунды три девушки стояли сцепившись, как сиамские близнецы.

– Девчонки, на выход! – приказал я и, выщелкнув из укорота магазин, посмотрел, сколько в нем осталось патронов. Патронов осталось мало, так что я сменил магазин, а почти пустой сунул в карман разгрузки. Потом набью, как время будет.

Дальше время пошло вскачь – всех девчонок, что были в комнате, вывели наружу, в коридор, где я и рассмотрел во всех подробностях последствия того, что с ними творили. А творили все, что хотели, и такое, о чем я даже не смел догадываться, уж очень это все было мерзко. Я увидел и следы ожогов от сигаретных окурков, и порезы, и следы порки, и… много чего еще увидел. Как Настя и рассказывала, трое девчонок лет одиннадцати-двенадцати были практически неадекватны – в глазах пустота, лица каменные и спокойные, как… как у покойниц. Их в теле не было. Души куда-то ушли, улетели, оставив пустую оболочку страдать, сколько у нее на то хватит сил и здоровья.