Тим Волков - Период распада. Триумф смерти [litres]

Трое быстрым шагом преодолели гравийную дорогу, ведущую к непостроенному поселку, и вышли на трассу. Она вела в мертвый город.

Сырая изморозь повисла над местностью, ветер резко переменил направление и потянул с севера, превращая ее в лед. Лица и пальцы встретили удар холода первыми. Сильнее кутаясь, Вика спросила:

– Нам ведь по этой дороге надо?

Старик кивнул. Он стал вдруг угрюм и неразговорчив, и как ни пыталась девушка затянуть его в беседу, лишь отмалчивался. Было видно, что что-то гложет его, какие-то воспоминания, связанные с этим местом, но старик молчал, стараясь не подавать вида. Получалось у него это так себе.

От подножия гряды выбеленная солнечными лучами равнина открывалась как на ладони. Окинув усыпанный пеплом пейзаж, Каша еще раз убедился, что не зря однажды ушел из этих мест. Все здесь пахло тленом, и даже ветер не уносил въевшийся, казалось, в сам воздух этот пепельный дух. Здесь поселилась смерть, и каждая деталь красноречиво об этом говорила. Внизу, у небольшого деревца, под снегом угадывался корпус машины. Наверняка внутри покойники. Во многих автомобилях были мертвецы – последние из тех, кто попытался уйти. Не удалось. Метрах в трехстах от белого холмика виднелся до блеска обглоданный скелет то ли собаки, то ли лисы, а еще дальше, у ледяных торосов, торчал самодельный крест – чья-то могила.

«Надо же, – удивился старик. – Хватило кому-то сил копать землю».

А дальше, на горизонте, виднелся мертвый город, укрытый белой шапкой снега. До ушей доносился зябкий шелест редкого кустарника да заунывно стонущий ветер.

Возвращаться туда, откуда они с Мирой когда-то ушли, Каша не хотел. Слишком много страшного творилось в том человеческом муравейнике в последние перед окончательной гибелью мира дни. Убивали всех, без суда и следствия, грабили и насиловали. За кусок хлеба отрубали головы и руки, порой и вовсе сжигая целыми домами.

Каша сморщился, не от боли, от страха. Он боялся возвращаться в этот ад. А боль… Старик вдруг понял, что просто переполнен горем до конца своей жизни и все, что будет к ней добавлено, просто перельется через край и уйдет в песок. Каждому отмерено по силам его – вспомнил он чьи-то мудрые слова. И большего не унести. Поэтому, если что и случится, он уже ничего не почувствует. Был лишь страх неведомого, и боялся он не столько за себя, сколько за своих спутников, у которых еще все было впереди. И то, что они не заразились, его смущало еще больше. Наверняка в городе сохранились очаги болезни – в последние дни ведь даже не хоронили никого, просто складывали тела у подъездов. И даже мороз и холод не дают гарантий не заразиться.

– Тогда идем? – робко спросила Вика, внимательно глядя на Кашу.

Тот кивнул.

– Да, идем.

Мысли были туманные. Они пришли внезапно, как отклик на душевную боль, что постоянно точила его, как древесный жук. Пришли и больше не оставляли. Он вдруг вспомнил, как случилось это, и от этой черноты почувствовал еще большую сосущую тревогу и усталость.

Было три волны. Первая, самая страшная, ударила внезапно и выкосила больше половины всего населения материка. Что творилось на других, никто не знал – все каналы связи, интернет и радио были отключены в одну ночь и больше уже не включались. Многие бандиты называли первую волну «Отцом». Потому что она была мощной и сильной, как гнев родителя на шалости своего нерадивого отпрыска.

Вторая пришла через три дня после того, как затихла первая, и в ней погибли многие птицы и животные. Оставшиеся в живых прозвали ее «Сыном», потому что была она слабее первой и напоминала баловство ребенка, который ради интереса давит беззащитных муравьев и жуков.

Третья волна добила тех, кого не уничтожили первые две. И те немногие, кто выжил, самоназванные реликтами, нарекли ее «Святым Духом». Потому что третья ипостась триединого бога смерти носилась над бетонной гладью городов и даровала облегчение тем, кто метался в лихорадке и болезни и не мог отойти в мир иной, испытывая тяжелые муки.

Кашу не забрала ни первая, ни вторая, ни третья волна, оставив в живых, хотя у него порой и были сомнения насчет того, жив ли он на самом деле. Иногда он думал, что все же умер, а то, что творится вокруг, – чистилище, очищение его души через страдание. А может, уже и сам ад. Ведь после чистилища он должен был отправиться в рай, но рая все не было, а муки только увеличивались с каждым днем. И когда умерла Мира, он окончательно понял, что на самом деле находится в аду, который по непонятным причинам вдруг воцарился на Земле.