Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

Берхард имел право на подобный вопрос, крайне неудобный при всей своей простоте. На всякий случай подходящий ответ давно был заготовлен Гримбертом именно на этот случай. Вполне простой ответ, который удовлетворил бы не очень сообразительного и не въедливого человека. С другой стороны, зная дьявольскую интуицию проводника, он опасался, что Берхард может нутром ощутить ложь или недосказанность.

- Не вернулся, как видишь.

- Ты выжил в Похлёбке по-Арборийски. Не глаза, так хоть голову сохранил. Так отчего ты еще не в Турине, мессир?

Вопрос был занят непринужденно, словно бы нехотя, но Гримберт уже достаточно хорошо знал своего спутника, чтобы понимать – случайных вопросов тот не задает. Не та порода.

- Не думаю, что это должно тебя интересовать, - холодно ответил он.

- А я вот думаю, что должно.

Гримберт слышал, как Берхард, кряхтя, наклонился. Судя по донесшемуся звяканью щебня, проводник взял в руки небольшой камень. Раздался отчетливый щелчок пальцев – и вслед за этим тишина. Лишь спустя несколько долгих томительных секунд Гримберт услышал где-то далеко внизу и справа легкий гул – камень наконец встретил препятствие. С замиранием сердца он понял, что стоит на краю пропасти, от которого его, быть может, отделяет всего один шаг.

- Альбы – не просто горы. Это моя работа, - пояснил Берхард спокойным тоном, - Но всякий раз, как я поднимаюсь вверх, я хочу быть уверен, что вернусь домой. Так что мне всегда важно знать, что меня ждет и к чему надо быть готовым. Так вот, мессир, я хочу знать, что меня ждет и к чему надо быть готовым.

- Ты спрашиваешь это у слепого? – с преувеличенной горечью поинтересовался Гримберт, - Хочешь, я буду идти впереди и разведывать путь?

Он попытался пройти мимо Берхарда, но это ему не удалось – тот каменной рукой пригвоздил к месту его клюку. Вроде бы и не грубо, но вполне однозначно.

- Ты дергаешься с первого дня пути, не думай, что я не заметил. У человека есть много причин нервничать, когда он в Альбах, но у тебя, мне кажется, на одну причину больше. И мы не пойдем дальше, пока я про нее не узнаю. В Альбах люди не лгут друг другу, помнишь?

Гримберт выдохнул воздух, стараясь сохранять спокойствие. Не самое простое занятие, когда знаешь, что стоишь на краю бездонной пропасти, ледяное дыхание которой заставляет дрожать даже вечную ночь, которая клубится вокруг тебя.

- Хочешь узнать мою биографию? – язвительно осведомился он.

- Нет, только то, как ты выбрался из Арбории и каким ветром тебя занесло в Салуццо.

- Дурным ветром, мой друг. Почему тебя интересует именно это?

- Со времен Похлебки по-Арборийски миновало полгода. Но ты до сих пор не в Туринской марке. Почему?

От этого человека не удастся отделаться уклончивыми ответами, остротами и метафорами, понял Гримберт. Этот его арсенал годился против совершенно других людей, но не против «альбийских гончих». Если Берхард не будет удовлетворен тем, что услышал… Он вновь вспомнил далекое звяканье брошенного в пропасть камня и ощутил сосущую холодную пустоту где-то в животе.

- Ладно, - вслух произнес он, - Я расскажу.

- Тогда начинай с самого начала. Со штурма.

Гримберт вспомнил гудящие от жара улицы города. Скрежет сминаемых боевыми машинами зданий. Пулеметный лязг, от которого рассыпаются шеренги пехоты. Застывшие силуэты рыцарей.

- Штурм… Для меня он закончился сразу за воротами, - Гримберт издал смущенный смешок, - Какой-то мерзавец лангобард подорвал мой доспех, я даже спохватиться не успел, как меня контузило.

- При контузии глаза не вышибает, - со знанием дела заметил Берхард, - Или это до тебя лангобарды добрались?

- Так и есть. Прежде, чем меня отбила пехота, лангобарды успели… поразвлечься.

- Твое счастье, что не выпотрошили заживо. Ребята в тех краях суровые.

- Мое счастье, - согласился Гримберт, - Только на том оно и закончилось. Я состоял в знамени маркграфа Туринского.

- Под самим Пауком ходил, значит?

- Да. Под Пауком. Но его «Золотой Тур» погиб – и он вместе с ним. За один бой я потерял не только доспех и глаза, но и сеньора, которому служил.

- Ты же рыцарь, - в устах Берхарда это слово звучало непривычно. Возможно, оттого, что он был первым человеком, встреченным Гримбертом, который не вкладывал в него ни толики уважения или восхищения, - У тебя должны быть слуги. Пажи, оруженосцы, сквайры…

- Все погибли.

- А прочие рыцари? Или среди вашего брата помогать друг другу не принято?

- Прочие… - Гримберт скривил губы в улыбке, - Почти все туринские рыцари полегли там же. А у тех, кто выжил после штурма, и без того было слишком много хлопот. Единственное, о чем я мечтал – убраться из города до того, как лангобарды оправятся и возьмутся за ножи.