Константин Соловьев: Раубриттер [I - III]

Гунтерих зашевелил губами.

- Семь тысяч да еще двести… А если в лиардах… Перевести на серебро… Три дюжины, мессир. Я куплю три дюжины лошадей.

- Неверно, - Гримберт обжег его взглядом, - Ты опустил ошибку, Гунтерих. Считая, ты приравнял флорин к имперскому ливру, не так ли?

- Да, мессир.

- Но ты не учел, что сольдо туринской чеканки отнюдь не равен тулузскому денье. Формально наша монета имеет один вес с императорской, однако не забывай, что в ней двадцать шесть гран чистого серебра против двадцати в имперском денье. Соответственно, если тебе вздумается перевести все в серебро, за один флорин ты выручишь самое малое ливр и пару лиардов, а значит, это даст тебе не семь тысяч двести денье, а восемь тысяч двести восемьдесят…

- И вся эта прорва денег не спасет твою тощую задницу, если лангобардский рыцарь всадит в нее кумулятивный снаряд.

***

Гримберт усмехнулся. Увлекшись вычислениями, он повернулся спиной к лагерю и дал застать себя врасплох. В бою подобное едва ли будет возможным, чуткие сенсоры «Золотого Тура» предупредят его обо всякой потенциальной угрозе, но мысль об этом была неприятна.

- Зачем явился, Магнебод? Уж не для того ли, чтоб взять пару уроков математики?

- Нет, господин маркграф. Чтобы засвидетельствовать вам свое почтение в связи с выдающейся победой на ристалище.

- Твой голос выдает тебя с головой, Магнебод. Он столь фальшив, что вздумай хоть один фальшивомонетчик лить из него монеты, с него уже содрали бы шкуру.

- Ну что ты, что ты… Бой и в самом деле был восхитителен. Против кого ты в следующий раз ты выйдешь на бой? Против хромой курицы? Это не сильно-то изменит расстановку сил.

Гримберт преувеличенно скорбно вздохнул.

- Тяжкие времена настают во франкской империи, раз рыцари позволяют себе насмехаться над собственным сюзереном.

Магнебод издал тяжелый смешок. Коренастый и крепко сбитый, он походил на рыцаря не более, чем мельница походит на графский замок, однако же был рыцарем – самым старшим и опытным во всем знамени Туринского маркграфства. Тяжелый, растерявший с годами остатки стройности, он и в самом деле казался неуклюжим, как мельничный жернов, обернутый во много слоев ткани, но люди, имевшие неосторожность усомниться в его рыцарских качествах, зачастую были вынуждены изменить свое мнение, причем самым неприятным образом – в бою «Багряный Скиталец» Магнебода стоил десятерых, пируя на поле боя подобно высвобожденному из адских глубин демону.

Магнебод тряхнул головой. Сейчас он был не в духе и не собирался это скрывать.

- Обычный баронский доспех против самого «Золотого Тура»? Не много же чести в такой победе! У бедного малого не было даже шанса поцарапать твою броню.

Гримберт ощутил себя немного уязвленным. Упрек старшего рыцаря был простодушен и груб, но иногда даже стальная болванка пробивает закаленную броневую плиту, если угодит в подходящее место и обладает достаточным запасом кинетической энергии.

- Никто не заставлял этого недоумка принимать вызов, - пожал плечами он, - Я дал ему возможность извиниться, но он ей не воспользовался. Не моя проблема в том, что калибр его пушек не соответствует размеру его чести. На будущее будет умнее – когда его доспех починят.

- Мессир…

- Что? – Гримберт обернулся в сторону Гунтериха.

Старший оруженосец явно испытывал смущение из-за того, что вынужден был прервать разговор рыцарей, но чувствовалось, что необходимость эта вызвана отнюдь не праздным любопытством.

- Сообщение, мессир, - Гунтерих кашлянул в кулак, - По вашему личному зашифрованному каналу. От… От одного вашего приятеля. Вы велели немедленно сообщать, если от него будут вести.

Молодец, мысленно одобрил Гримберт. Соображаешь. Есть имена, которые Магнебоду не стоит слышать. Пока не стоит.

- Вот как? И что же этот приятель собирается мне сообщить?

- Глухарь уже на току, - Гунтерих перевел дыхание, словно пробежал по меньшей мере лигу, - Он сказал, вы поймете, что это значит.

- И что это значит? – осведомился Магнебод, хмурясь.

Гримберт широко улыбнулся.

- Не бери в голову.

За его спиной слуги и оруженосцы уже принялись за «Тура». Несмотря на то, что бой был скоротечен, доспеху требовалось надлежащее обслуживание. Люди облепили гиганта как муравьи, каждый знал свою часть работы и обладал достаточной сноровкой и опытом, чтоб делать ее безупречно. Самую тяжелую работу взяли на себя сервусы, бездумные биологические машины с пустым, точно бесцветное лангобардское небо, взглядом. Способные лишь к выполнению самых простейших операций, однако наделенные огромной силой, они снимали броневые пластины обшивки, чистили банниками еще раскаленные орудия и загружали в боеукладку снаряды – уже не имитационные, а боевые. Иногда сервусы сталкивались между собой или роняли на землю инструмент, и тогда слуги беззлобно отвешивали им тумаки, которые те, впрочем, даже не ощущали. Уцелевших нейронов в их черепах не хватало для того, чтобы понять смысл боли или ощутить все ее многообразие, Святой Престол давно избавил их от нее, как и от многих прочих вещей.