Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

Граф Лаубер – еретик. Он изменил Святому Престолу, отринув христианскую веру и обратившись в арианскую ересь. С Клефом, царьком лангобардов, у него был тайный сговор – отвести на заклание всех христиан, вставших под его знамя. Вот и секретный шифр, вот и обагренные кровью идолы из подвала графского замка…

Все уже подготовлено и ждет своего часа – свидетели, подложные письма, улики. Все на своих местах. Недаром Гримберт готовил эту комбинацию столько лет. Кропотливо, с нечеловеческой выдержкой, тщательно подстраивая детали замысла друг под друга и бесконечно шлифуя стыки. Заботясь о том, чтоб самому остаться вне подозрений. Безукоризненно – как и все, что он делал. Точно ткал из тончайшей нити огромную паутину сложнейшего узора.

Может, потому его и прозвали…

Гримберт стиснул зубы. Это слово вынырнуло откуда-то из-под сознания, ужалив его, точно пика, угодившая в неприкрытое доспехами место. Слово, докучливое, как вьющееся вокруг насекомое. Слово, привязавшееся к нему, как камень к утопленнику. Во всей империи франков не нашлось бы человека достаточно безрассудного, чтобы произносить его вслух – по крайней мере, не в присутствии маркграфа Туринского, однако тысячи бесплотных ушей Гримберта, разбросанных от Турина до самого Аахена, улавливали его денно и нощно.

Его с отвращением произносили могущественные герцоги в своих шикарных, устланных бархатом и атласом, альковах. Его шепотом бормотали озирающиеся от страха бароны с их жирными дряблыми шеями. Его поминали, перекрестившись, голодные крестьяне в поле.

Паук.

Гримберт вышвырнул это навязчивое слово из мыслей. Оно явно попало туда не из эфира, эфир последние полчаса изрыгал лишь разъяренные крики и доклады, делающиеся тем короче, чем меньше пиктограмм оставалось на тактическом дисплее. Сейчас это не волновало его. Его волновало только то, успеет ли он поймать взгляд Лаубера, графа Женевского, в тот миг, когда он будет лежать на грубой колоде, а по его лицу скользнет зыбкая тень палаческого топора…

Последним сообщением от «Защитника Дьеппа» был истошный крик человека, с которого заживо срезают кожу – целая куча лангобардов, вооруженных вибро-кинжалами, сварочными аппаратами и резаками, заманив его на узкую улочку, спрыгнула на его бронеколпак.

«Святитель» рапортовал об израсходовании боеприпасов основного калибра.

«Боевой Молот» приглушенно стонал – близким разрывом мины ему раздробило ноги и теперь он медленно умирал внутри своей бронекапсулы, захлебываясь кровью.

Возможно, некоторые планы слишком совершенны, чтобы сбыться.

Какой-то лангобардский рыцарь попытался под прикрытием гудящего пламени из перебитого трубопровода с нефтью подобраться к «Туру» со спины и даже всадил в него несколько прямых попаданий. Гримберт хладнокровно превратил его в россыпь догорающих обломков, вмятых в стену здания. «Золотой Тур» не умел чувствовал боли, но Гримберту показалось, что он слышит в механическом голосе махины нарастающее беспокойство.

Кратковременные перебои в работе правого плунжера. Консольный нанос охлаждающего контура работает за пределами эксплуатационных показателей. Если не сбросить давление в системе гидроусиления приводов, придется задействовать аварийный эжектор…

«Золотой Тур» проектировался под огромные нагрузки, запредельные даже для его машин его класса. Он мог выдержать прямое попадание практически любого известного орудия и гарантировать безопасность рыцаря при облучении гамма-радиацией четыреста зиверс в час. Но выдерживать без последствий огромное количество повреждений не мог даже он.

Его панцирь уже не был золотым, во многих местах полированную поверхность брони изуродовали шрамы и вмятины, а там, где покрытие уцелело, оно казалось не золотым, а цвета горелой кости.

Гримберт уже не пытался держаться в авангарде, как сперва. Может, лангобарды посредственно разбирались в тактике, но их дикарские инстинкты безошибочно подсказывали им, кто вожак этой стаи, вторгшейся в их родной мир. Стая эта, хоть и выглядела сильно потрепанной, еще сохраняла порядок и управляемость, пусть даже потеряв приличную часть своей огневой мощи. Она яростно огрызалась сталью и огнем, продираясь все глубже в лабиринт из улиц и пылающих руин.

Невысокие глиняные домишки Арбории едва доставали до плеча «Туру», но вместе с тем служили отличными местами для засады. С верхних этажей под ноги рыцарям Турина то и дело летели гранаты, а окна служили превосходными бойницами для динамо-реактивных ружей, которых у лангобардов было в избытке. Рыча от злости, Гримберт полосовал дома пучком сверхвысокой энергии, превращая их в спекшееся от жара глиняное месиво с человеческой начинкой.