Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

- «Судье» не привыкать к передрягам, - Гримберт мысленно похлопал доспех по щербатой серой броне, - Он у нас тертый старик.

- Это консервная банка, - огрызнулся Берхард, - Ты не хуже меня знаешь, что он едва на ходу. У тебя снова барахлит внутренняя энергосеть. Малейший скачок напряжения в ней, и половина внутренних узлов выходит из строя. Хочу посмотреть, как ты взвоешь, оставшись в разгар боя без целеуказателя или радара…

- Мы заменим проводку и предохранители, как только представится возможность.

Но смягчить нрав старого барона было не проще, чем притупить закаленный сердечник бронебойного снаряда глиняной крошкой.

- Смотри, как бы нам вскоре не пришлось заменить и то, что в середке, - буркнул он, проверяя ногой гать, - Сколько ты уже торчишь в своем доспехе? Четыре дня?

- Три.

- Три! Странно, что твои мозги еще не закипели в черепе, мессир. Тебе стоило хотя бы иногда вытаскивать нейроштифты из головы да выбираться наружу, пока сам в мощи не превратился.

Гримберт слабо улыбнулся, даже не зная, отразилась ли эта улыбка на его лице. Его настоящем лице. Он так давно сросся с тяжелым телом «Серого Судьи», что почти не получал ощущений от того комка плоти, который съежился внутри серой брони. Даже предельно примитивная, устаревшая и, пожалуй, унизительная процедура ввода и вывода пищи и продуктов жизнедеятельности не могла заставить его надолго отключаться от нейро-интерфейса.

- Прекрати ворчать, старик, - небрежно бросил Гримберт, - Подумай лучше о своей бессмертной душе. Разве мало мы с тобой за последнее время грехов на себя взяли?

- На роту ландскнехтов хватит, - отозвался Берхард, сверкнув острой, как мавританский кинжал, ухмылкой, - Это если после Рождества брать. А если до…

- Вот именно. Так не пора ли воспользоваться случаем, чтобы приникнуть к Божественной благодати, раз уж сам Господь соизволил явить чудо?

- Сарказм удается тебе не лучше, чем портовой шлюхе – ласка, - буркнул Берхард, мгновенно сбрасывая фальшивую личину. Так с боевого доспеха слетает брезентовое покрытие, обнажая бронированную сталь, - Паук, который задумался о том, как бы спасти свою душу – живот надорвать можно!

- Ты оскорбляешь мою христианскую добродетель, - произнес Гримберт с выражением уязвленного смирения, хоть и знал, что грубые динамики «Судьи» превратят любую интонацию в бесцветный шум, - Даже последний раубриттер имеет право на спасение души.

Берхард беззлобно хлестнул отстающего мула хворостиной по крупу.

- Не держи меня за дурака, мессир, - посоветовал он, - Последние три дня мы мчались к морю будто мучимый жаждой пьяница к бадье с водой. Покинули сытный Прованс, где могли бы славно перезимовать, и бросились сломя голову на север. И это при том, что ходовая «Судьи» выработала половину ресурса, а с подшипниками и вовсе дрянь творится… Что за чудо должно было случится в этом растреклятом монастыре, чтоб ты ринулся к нему, точно похотливый дьякон за юбкой?

Миновав крутой поворот, они подошли к паромной переправе. Отсюда уже можно было увидеть океан, прежде прятавшийся за осклизлыми холмами и зарослями болезненных шипастых деревьев. Бескрайняя водная гладь обычно придает сил усталым путникам, но Гримберт не ощутил облегчения, внутренности его все еще стонали после многих часов непрерывной тряски.

Сарматский океан. Говорят, когда-то он вздымался и бурлил под градом выпущенных снарядов, исчерченный острыми килями кельтских десантных кораблей. Сейчас же взгляд Гримберта равнодушно скользил по его гладкой, почти не нарушаемой волнами, поверхности. Он казался сонным, вялым, равнодушным, точно был заполнен не водой, а вяло колыхающимися слоями болотной жижи. Кое-где на его поверхности виднелись щербатые гранитные обломки небольших островов, таких же безжизненных, как и он сам.

Этот океан мертв, подумал Гримберт, мертв, как мертвы мощи Святого Лазаря. Как мертвы мои глазные нервы. И если когда-то в его недрах была жизнь, она давно ушла отсюда или переродилась в такие формы, которые не имеют ничего общего со знакомыми нам.

- Я знаю, зачем ты здесь, мессир.

Одно из достоинств того, что твоя уязвимая плоть спрятана за дюймами броневой стали, заключена в том, что многотонное тело не подвержено обычным нервным реакциям. Оно не вздрогнет от неожиданности. За это Гримберт тоже его ценил.

- Что?

- Я не дурак, - мрачно обронил оруженосец, - Я заметил, как ты расспрашивал паромщика о приоре. Кажется, он интересовал тебя даже больше, чем чудотворная пятка, из-за которой разразился весь шум.