Богдан потянулся было к этому светлому всем своим существом… но внезапно кто-то более сильный, чем он, грубо рванул его назад, обратно, в тело, бьющееся в агонии.
«Не время, – раздался чужой, незнакомый голос, возникший в глубине умирающего мозга. – Выживи, сталкер! Любой ценой – выживи!»
И тут Богдана вдруг такая злость взяла – на всё. На жизнь свою никчемную, на Зону эту распроклятую, на тех, по чьей вине она появилась, на обстоятельства, что превращают хороших людей в чудовищ…
Богдан словно со стороны глянул на себя – и удивился. Он ли это? Позволить себе сдохнуть потому, что кто-то решил принести его в жертву, словно курицу на глупом ритуале поклонения несуществующему богу?
Ну уж нет!
В нем внезапно словно волна поднялась. Черная, страшная. Она с ужасающей силой хлестанула по этому светлому, раскинувшемуся перед ним, – и оно схлопнулось, словно в ужасе, исчезло, будто его и не было никогда. И сразу же вокруг Богдана стремительно разлилась яростная, бурлящая чернота, затопившая собой всю вселенную. Сталкер и был той вселенной, при этом явно ощущая – он в ней не один. Рядом с ним стоял еще кто-то, надежный и сильный, готовый прикрыть спину в бою, который не закончился, а только-только начинается…
– Хозяин, сбой системы! – где-то на самом краю той вселенной раздались чьи-то заполошные голоса, похожие на комариный писк. – Поток нейтрино становится неуправляемым!
– Включить резервные генераторы аномальной энергии! Скорректировать потоки!
– Хозяин, это может привести к выбросу…
– Я сказал включить!
– Есть, так точно… Хозяин, код А. Угроза локального выброса девяносто шесть процентов и продолжает нарастать…
– Чёрт! Всем покинуть лабораторию!
– А биоматериал?
– Да плевать на него… Нет! Неееет!!!..
Голоса еще попищали немного – и утонули в величии вселенной, как тонет стайка мошек, накрытая океанским девятым валом.
А потом эта всепоглощающая темнота начала рассасываться, распадаться под лучами призрачного света, щекочущего глазные яблоки через опущенные веки. Вновь пришло понимание, что на самом деле он, Богдан, сталкер, который испытал слишком многое для того, чтобы выполнить свое желание и умереть, на самом деле не умер, а лежит на всё том же операционном столе, в воздухе нестерпимо воняет гарью, а на груди у него пристроилось что-то шевелящееся и тяжелое.
Богдан с усилием открыл глаза – и невольно застонал от боли, разрывающей голову и изнутри, и снаружи. Впрочем, боль – хороший стимулятор для того, чтобы быстро прийти в сознание и опять начать нормально воспринимать окружающий мир.
Сталкер зажмурился, вновь открыл глаза – и обалдел от увиденного.
На его груди сидела Надежда и, морщась от усердия, пыталась расстегнуть сложный замок фиксирующего ремня.
– Ты? – невольно вырвалось у Богдана.
Девочка не ответила – была слишком занята, аж личико покраснело от злости, что ничего не выходит. Оно и понятно: Надежда тянула массивную железяку с другой стороны. Наконец ей это надоело, и она вдруг, зарычав как рассерженный зверек, обхватила ремень своими детскими пальчиками – и рванула.
Внизу стола что-то звякнуло, и ремень, вырванный из гнезда, оказался в руке ребенка.
Девочка усмехнулась, явно радуясь победе, после чего так же легко повыдергивала из гнезд толстые брезентовые путы.
«Да, это я», – наконец пришел мысленный ответ, отозвавшийся болью в измученном мозге, который словно что-то распирало изнутри.
Но это была вполне терпимая боль по сравнению с той, что сталкеру пришлось испытать только что. Не переставая удивляться поразительной силе Надежды, Богдан справился сам с налобным кольцом, развинтив болты, стягивающие металл. Руки слушались плохо, по телу разливалась противная слабость, но в целом состояние было удовлетворительным.
«Как ты меня нашла?» – послал он мысленный вопрос.
«Неважно, – последовал ответ. – Сначала надо забрать накопитель. Быстрее, пока все не вернулись. Я просто не достану до лотка».
Богдан еще плохо соображал, что к чему. Поэтому, пока мысли не пришли в порядок, он решил выполнить просьбу девочки, больше похожую на приказ. Как-никак, Надежда его развязала, а это дорогого стоит, а то так бы и сдох от голода на этом столе.
Огромная приборная панель, занимавшая всю стену, была изуродована. Ее словно что-то разворотило изнутри, вывернув металл наружу большими рваными лепестками, похожими на уродливый, оплавленный цветок. И сбоку от этого цветка торчал наполовину выдвинутый круглый лоток, в котором что-то чернело.
Читать дальше