Петр Чичилов - Звездная империя Малатеста

Трамвай наконец тронулся. Не отрываясь от окна, Кико спросил:

— Ты тут живешь?

— Раньше жила.

— Почему уехала?

— Рядом с той частью порта, из которой мы выходили, есть еще несколько выходов для чистокровных маласаров. Красивые, чистые, без всяких очередей, — разжевывая во рту нават, рассказывала Магдалина. — Но нам с тобой туда нельзя. Как говорят, рожей мы не вышли.

Кико отвернулся от окна и взглянул на Бучи.

— Как это так? Ты, например, очень красивая. Неужели даже тебя не пустят?

— Спасибо, — улыбнувшись, ответила Магдалина. — Но в Малатесте оценивают не по красоте, а по происхождению, по крови. Если ты не чистокровный, а тем более, если ты не человек, то даже перекусить зайти можно не в каждое заведение, — Магда передала Кико кусочек навата. — Это такой сахар, попробуй. Так вот, даже если у тебя будет много денег, то купить квартиру или дом можно только в районе для таких же, как мы. Неместных, немаласаров. Если, к примеру, женщину-немаласарку прихватит, и она начнет рожать на улице, то ей придется вызывать скорую и ехать в больницу в районе для своих, даже если через дорогу маласарская больница, а до своей ехать несколько кварталов. Зато по телевизору только и говорят о равенстве всех граждан империи и о равных возможностях.

— Это неправильно.

— Вот и я говорю, что неправильно, поэтому и задерживаться в этом театре лицемерия не хочу.

Трамвай теперь ехал над узкой старой улочкой. За окном проносились балконы древних трущоб, усеянные цветами на продажу и лозами винограда. Пора было посвятить мальчишку в дальнейшие планы.

— У меня тут живет старинный друг, Эрзули Нидар. Он с детства меня учил всему, как в школе, — Кико внимательно слушал Бучи, понимая, что сейчас решается его дальнейшая судьба. — Вообще он преподает несколько наук в Главном университете. Ему дали такую возможность несмотря на то, что он не человек. Но, насколько я помню, он собирался открыть школу для детей. Вот к нему и заедем, думаю, он тебя возьмет учиться и поселит куда-нибудь, я замолвлю словечко. Ты ему только про Королеву Гипериона как-нибудь спой, он тоже любитель. А дальше видно будет, может, и на летчика поступишь, как хотел.

— Спасибо, Магдалина, я все верну, заработаю и верну, — на глаза Кико навернулись слезы.

— Считай, это подарок для старта. Но дальше сам, я дела закончу и улечу скоро.

Кико опустил голову, умолк, а затем снова заговорил:

— Я думал, ты со мной останешься.

— Нет, Кико, так не получится. Я собираюсь снова в дикие системы, ни нянькой, ни подружкой я тебе там стать не смогу. Слишком опасные места. Меня могут убить. Что тогда будешь делать? А если тебя убьют, я себе не прощу. Зря, что ли, из той помойки тебя забирала?

Некоторое время молчали, потом Кико задал, мучавший его вопрос:

— А почему этому Эрзули дают преподавать, если он не человек? Ты ведь говорила…

— Говорила, все так. Только мало есть существ в известной галактике, кто, во-первых, прожил несколько тысяч лет, а значит, обладает такими знаниями, которые и не снились никому. А во-вторых, готов этими знаниями делиться. Вот и терпят его.

Надгробный столб Кельвина Дельеро-Бучи усеивали выгравированные в камне тексты молитв Крылатому пантеону. Магдалина долго стояла напротив могилы отца. Перед смертью он говорил: «Только не тащите на мою могилу цветы, подарите их лучше кому-то живому». Ее сложно было назвать послушной дочерью, но цветы она не приносила.

Стоявший до этого поодаль Кико подошел ближе.

— Твой папа умер от старости?

— Нет. Он заболел, так же как твоя тетя. Гомолерская чума в запущенной стадии не лечится.

— Я думал, если есть много денег, то лекарство можно купить. Так пилоты говорили.

— Дураки твои пилоты. Хоть ты сам царь Малатесты, но если заболел и вовремя не начал лечиться — умрешь. Всякие мошенники придумали во время эпидемии торговать лекарствами против чумы. Беднякам продавали под видом панацеи плацебо, а богачам… тоже плацебо, только за совсем другие деньги. Настоящее лекарство доставалось только избранным или покупалось на черном рынке. Но денег у нас тогда было очень мало. Отца выгнали с поста протектора, никто не хотел брать его на работу. Перебивались как могли.

Она не плакала ни на похоронах, ни сейчас. Но в душе вновь проснулась грусть, что жизнь в тот период у нее и родителей сложилась именно так. Отец все время пропадал на работе, близки они никогда не были. Бывало, зайдет какой-нибудь разговор, побеседуют, но очень редко. Хороших воспоминаний у Магдалины почти не осталось.