Валерий Гуминский - Найденыш 4. Восхождение [АТ]

Жрец, который неслышно стоял позади Никиты, выступил вперед и решительно закрыл лицо краем покрывала, подоткнув его для верности

— Пора, — строго сказал он.

Они спустились по северной лестнице, и Никита остался один перед кродой. В его вытянутую руку вложили горящий факел.

— Отправляется имярек в Сваргу пречистую к Роду своему! — нараспев произнес жрец, придавая голосу торжественность.

Выждав еще несколько секунд, Никита решительно шагнул вперед и сунул огонь в поленницу. Хорошо, что прикрывал лицо рукавом куртки, которую предусмотрительно одел перед обрядом. Пыхнуло словно из раскаленного жерла вулкана. Огонь мгновенно взлетел вверх, облизывая помост и ладью.

«Прощай, дед, — мысленно произнес Никита. — Так получилось, что ты оказался единственным моим родным человеком, который помог мне во всем, что я сейчас имею. Благодарю тебя за это и постараюсь сохранить наш род, и даже приумножить его. Лети к Роду!»

Люди благоразумно отступили назад, чтобы дикий жар, усиленный маслами, не обжигал лицо. Лишь Никита, неосознанно поставив защиту «ледяной стены», стоял перед полыхающей ладьей, остановившимся взглядом провожая оранжевые завитушки с белесым дымом. Казалось, душа Патриарха с радостью отрывается от земли и летит туда, наверх. И вдруг Никита так же воспарил в небеса, мгновенно увидев яркую лазурь неба и неподвижно стоящие барашки облаков, переплетающиеся между собой, словно в замысловатой игре. Замерев от удивления, он заозирался по сторонам, силясь что-либо разглядеть в сияющей синеве, но услышал только молодой женский голос. Он раздался позади него, обволакивая своей нежностью:

— Иди обратно, сынок! Не твой час, и не твоя доля здесь! Иди и не оборачивайся, люби и будь любимым! Спасибо, что помог деду подняться в Чертоги! Он так рад видеть всех…

— Мама! — не веря своим ушам, прошептал Никита. Ему так захотелось повернуться и хоть на мгновение, невзирая на прямой запрет, посмотреть на ту, которая осталась только фотографией в рамке как скорбная память. Глаза его защипало от набежавших слез. Смаргивая их, чтобы хоть что-то увидеть в безбрежном полыхании солнечного жара, он только ощутил присутствие многих фигур, стоявших за его спиной. Их действительно было много, и каждая из них вливала в Никиту такую мощную волну энергии и Силы, что организм стал противиться такой накачке. Мышцы трещали от напряжения, кожа местами стала покрываться красными пятнами, как от аллергической реакции, голова закружилась. И вместе с тем, что удивительно, никакой боли молодой волхв не чувствовал. Но давление магического Дара, всего того, что накопили за многие века его предки, оказалось сильнее, и Никита перестал сопротивляться. Ему же хотели добра, как-никак. И стало легче. Боль ушла.

— Никита! — голос Тамары вывел его из прострации. — Милый, приди в себя, пожалуйста!

Он открыл глаза и с удивлением уставился на догорающую кроду, алыми рубинами рассыпавшуюся по периметру сгоревшего и обрушившегося помоста. В сгущающейся темноте они выглядели особенно загадочно и великолепно, как дорогое ожерелье. В радиусе тридцати метров, а может, и больше, снег испарился, оставив после себя черный круг терпко пахнущей оттаявшей земли.

— Сколько я здесь? — хрипло спросил Никита, ощущая на щеках прохладные ладони своей жены.

— Уже третий час пошел, — выступила вперед Катька из-за его спины. Под ее сапожками захрустели остывшие угли. — Гости справили тризну без тебя, жрец сказал, что тебя не нужно трогать, якобы ты с предками разговариваешь. От тебя шла такая дикая мощь Природной Силы, что многим стало не по себе. Напугал ты их, зятек дорогой.

— Почему «якобы»? — в горле стояла сушь, отчего голосовые связки не могли прийти в норму. — Я ощущал их присутствие, даже подзарядился на сто лет вперед. И еще я слышал маму.

— Маму? — Тамара сначала не поняла, о чем говорит Никита, выглядевший осунувшимся, с лихорадочным блеском на щеках и в глазах. — Ты с ней разговаривал?

— Она запретила мне оборачиваться, а я так хотел увидеть ее, — Никита внезапно всхлипнул и уткнулся в мягкий воротник жены. Ладонь Тамары ласково легла на его макушку и стала гладить, успокаивая.

— Ты хочешь поплакать? Давай, здесь никого нет, кроме меня и Катьки. Или прогнать ее?

— Еще чего! — неожиданно возмутилась сестра.

— Оставь, пусть будет рядом, — Никита взял себя в руки. — Деду не понравятся мои сопли и слюни. Гости разъехались?

— Да, почти все уехали. Там один противный и страшный старик был, долго с папенькой спорил о каких-то земельных уложениях шестнадцатого или пятнадцатого века. В конце концов Великому князю надоело, и он треснул кулаком по столу, сказав, что во время тризны не подобает заводить такие разговоры, — охотно пояснила Тамара. — Ты как, в порядке?