Андрей Левицкий - Два сталкера. Черный судья

Ее до синевы белая рука была прохладной, легкой, почти невесомой. Показалось, что от прикосновения Ника шевельнула губами, но сердце ее билось ровно, и аппарат пищал «Пи-ип… пи-ип… пи-ип».

– Я помогу тебе, Ника, чего бы мне это ни стоило, только дождись, – Кай поцеловал ее в щеку, отстранился, отошел к выходу и долго стоял у открытой двери, не решаясь переступить порог.

Первой в трубу залезла собака, смахивающая на питбуля не совсем чистой породы, отряхнулась, уставилась на Лексуса, набычилась и тявкнула, оглядываясь назад.

Лексус поставил пистолет на предохранитель, сунул в карман. Сейчас зайдут менты, скрутят и отвезут в обезьянник.

А вот и человек. Не полицейский, нет. Бомж в потрепанной шляпе с пером, рваных, можно сказать, модных, джинсах. В руках он держал пакет, где звенело стекло. Гостя он заметил не сразу, только когда собака тявкнула второй раз и замолотила хвостом.

– О! – удивился бомж, почесал собаку за ухом. – Ларочка, у нас гости, да?

Хозяин жилища стоял против света, и его лица Лексус не видел, но голос был доброжелательным.

– Извини, брат, мне бы переночевать, а то жена из дома выгнала, – Лексус пожал плечами.

Бомж цокнул языком, уселся на матрас и принялся выкладывать содержимое пакета на пол: бутылку пива, полбатона, какую-то консерву.

– Есть будешь? У меня килька в томате, вот, – бомж запрокинул голову и продекламировал: – Кто знает, как мокра вода, как страшен холод лютый…

– Тот не оставит никогда прохожих без приюта, – закончил Лексус и улыбнулся, сел рядом с бомжом и протянул руку. – Алексей.

– Виталя!

Он был совсем молодым, не больше двадцати пяти, лохматым и на вид не опустившимся, от него даже не пахло.

– Как же так с женой? – с сочувствием проговорил он.

Лексус хотел сказать, что с любовницей застукала, но придумал более душещипательную версию:

– Представляешь, прихожу домой, а она с любовником. А он – амбал настоящий, мент к тому же. Ну и вот, – он показал царапину на предплечье. – Легко отделался.

– Эх ты ж… Пиво будешь?

Лексус помотал головой, ему захотелось отблагодарить бродягу:

– У меня кое-какие деньги в кармане остались, на вот две тысячи, купишь всего себе. Ну и мне, а то есть хочется.

Бомж уставился на деньги как на чудо, погладил одну купюру, потом другую и… расплакался.

Через полчаса они распивали литровую бутылку водки, закусывая красной рыбой, сыром и колбасой. Оказалось, Виталя не прижился в детдоме, сбежал и бродяжничает с двенадцати лет. «Летом я тут как на курорте, зимой – в метро». Мечтает поехать в Сочи, где даже зимой на улице не замерзнешь. Когда Виталя иссяк, жаловаться на жизнь начал Лексус – на Машу, отжавшую квартиру и машину, на ментовский беспредел. Он говорил, и сам верил, и так расчувствовался, что аж пустил скупую мужскую слезу.

Прикончив водку, Виталя уснул, а Лексус был почти трезв, и спать ему не хотелось. А ведь идея! Почему бы не позвонить Маше? Она должна помочь, учитывая, сколько он для нее сделал. Значит, утром – позвонить Маше и пересчитать деньги, которые не успели выпасть из разорванного пакета.

Всю ночь ему мерещилось, что Виталя собирается его обыскать и забрать деньги, и выспаться не получилось. Рано утром он открыл глаза, посмотрел на бомжа, свернувшегося калачиком в обнимку с собакой, и побрел умываться к ручью, куда раньше прохаживался с Мицукой, снял рубашку, закатал разорванные рукава, попытался оттереть зеленые пятна от бежевых штанов с множеством карманов – не получилось. В убежище он, конечно же, не вернулся. Помедитировал немного на быструю воду ручья, переложил деньги из пакета в карман – девяносто тысяч всего.

Подождал, пока солнце очертит сосновые верхушки золотом, и направился в ближайший район, чтоб позвонить Маше и сменить одежду.

По дороге через лес он успокаивал себя, что он не убийца и не маньяк, из-за него не станут ставить город на уши, перекрывать дороги и всех обыскивать. Если Маша откажется помогать, придется бриться наголо, менять имидж и на перекладных ехать в Омск к Володьке. Хоть отношения у них не складывались, все-таки единственный брат, не должен отказать.

Обычно в рабочих районах вся торговля сосредоточивалась на остановках маршруток. Тут будто бы застыли девяностые: в разномастных ларьках торговали мелочью, старушки прямо с пола продавали грибы, чернику и консервацию. То ли молдаване, то ли таджики устанавливали палатку и из ржавой «копейки» вытаскивали тюки с одеждой.