Дмитрий Силлов - Закон Черного сталкера

До тех пор, пока не появилась злая еда, явно собирающаяся его убить.

Сейчас он уже жалел, что поглотил всех двуногих кукол, с помощью которых захватил город, – ведь здесь и без того было много пищи. Например, живое дерево ему пока еще трудно было переварить. Гораздо проще сделать это со старыми дверями, мебелью, оконными рамами. Он уже научился делать это совершенно непринужденно. Город был буквально набит трухлявой едой, которую мама называла «органикой». Правда, люди гораздо вкуснее, потому он и сделал собою всех кукол, когда решил, что они больше не нужны. Однако живая плоть попадается не часто, поэтому пришлось довольствоваться мертвой органикой – на которой, тем не менее, ему удалось хорошо вырасти.

Но теперь злая еда рвала на части его плоть, в создание которой он вложил столько сил…

Он даже немного растерялся, не зная, что делать. Он стал слишком большим и грузным, и даже быстро удлинив несколько щупалец, не смог достать ими до агрессивной еды, которая рвала его с нескольких точек, находясь достаточно далеко.

От неожиданности и боли он не сразу заметил двуногую козявку, которая бежала к нему со всех своих двух уродливых ног. А когда заметил, то не понял, зачем ей это нужно. Захотела добровольно слиться с ним? Странно. Обычно все живое бежит прочь, лишь завидев его.

Ему стало любопытно. Комар, который сел на видном месте и не пытается улететь, когда ты подносишь к нему руку, – странное насекомое. Да и комар ли это вообще?

Он немного подвис, осознавая двойственность своих ощущений, – слившись с мамой, он стал как бы одновременно и собой, и ею. И сейчас его мысли пока что путались: сложно одновременно ощущать свои щупальца и фантомные руки, которых у тебя нет и никогда не было.

Подвис – и растерялся от мощного импульса, который исходил точно не от него. Словно внутри него что-то взорвалось и беззвучным голосом мамы страшно закричало:

«Опасность! Я знаю этого хомо! Он хочет убить тебя, сынок, – и в его силах это сделать!!!»

Меченый увернулся было от огромного щупальца, которое просвистело над его головой, – и понял, что удар предназначался не ему. Колоссальное чудовище попыталось достать армию Орфа – и, судя по тому, что стрельба позади не прекратилась, ни черта у урода не вышло.

Оборачиваться времени не было. В любую секунду монстр может осознать, что вряд ли двуногий экстренно решил покончить жизнь самоубийством и потому столь настойчиво несется навстречу смерти. И тогда одного шлепка самым незначительным из щупалец будет достаточно, чтобы превратить человека в кровавую лепешку.

К тому же он, похоже, начал о чем-то догадываться.

Вернее, не совсем он…

Рельефная серебристая маска – все, что осталось от Насти, – внезапно дернулась. Ее губы задрожали, словно это мертвое лицо, почти растворившееся в теле монстра, пыталось что-то произнести. Это было страшно, жутко, неестественно…

Но Меченый много всякого повидал в Зоне, поэтому визуальными страшилками его было не напугать.

Внутренне напрячься заставило иное…

Чуйкой своей сталкерской, тренированной многими днями пребывания в Зоне, Меченый вдруг осознал: если Настя сейчас произнесет то, что хочет произнести, то это будет все. Конец. Грустный финал глупой авантюры, в которую он зачем-то ввязался. Опять и снова решил всем доказать собственную крутость и бесстрашие? Ну, сейчас докажешь, когда вон то нерешительно приподнятое щупло ударит лишь один раз.

Потому что второго не потребуется.

Меченому был конец. Я отлично видел это через оптический прицел своей винтовки. Сталкеру оставалось добежать до лица Насти метров триста, не больше, когда мертвая серебристая маска… проснулась. Ее глаза открылись и уставились на Меченого – пустые, лишенные зрачков. Но, тем не менее, видящие!

Я это сразу понял по тому, как задрожали губы Насти, силясь что-то произнести, закричать, предупредить. И не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять кого. Конечно, того, кто любой матери дорог больше, чем друг, брат, собственные родители.

Своего ребенка.

Каким бы уродливым чудовищем он ни был.

Спасти любой ценой, потому что нет для нее никого дороже! Даже если он сейчас, вот именно сейчас убивает ее, – наплевать. Материнский инстинкт сильнее всего на свете…

Всего!

Кроме пули…

Только она способна с высокой долей вероятности остановить мать, защищающую свое дитя, – да и то лишь если правильно попасть.