Дмитрий Силлов - Закон Черного сталкера

На плечо кошмарного циклопа положила руку девушка, которую можно было бы наверно назвать красивой, если б не ее серебристо-белая кожа со слабым синевато-свинцовым оттенком, похожим на оксидную пленку, которая образовывается на лабораторной посуде, изготовленной из тантала.

Была в этой жуткой компании еще одна девушка, брюнетка воистину неземной красоты. Настолько яркой и вызывающей… что смотреть на нее не хотелось. Особенно – в глаза, настолько прекрасные и пронзительно-внимательные, что на ум сразу приходила легенда о Медузе Горгоне, способной одним своим взглядом превратить человека в камень.

И вишенкой на этом страшном торте являлась двуногая тварь ростом с академика Захарова, похожая на гибкого тренированного гимнаста, покрытого серой шерстью. У «гимнаста» на вполне человеческом лице неестественно выделялись большие, немигающие и очень злые глаза. Уши мутанта напоминали лемурьи – полукруглые, мохнатые, развернутые раковинами вперед. Два ряда длинных острых зубов полностью не помещались в широкой пасти этого существа и немного выдавались вперед, отчего казалось, что тварь нехорошо улыбается, показывая свои жуткие жвалы – мол, что не так, сразу горло перегрызу. Мутант, вольготно развалившись, сидел на бортике открытого автоклава и небрежно пощелкивал по нему мускулистым лысым хвостом толщиной с человеческую руку. Щелк-щелк-щелк…

Захарова слегка передернуло. Команда оживших монстров откровенно пугала академика, а хвостатый лемуро-человек еще и изрядно бесил своим красноречивым оскалом и особенно этим вот многозначительным пощелкиванием хвостом, больше похожим на живую удавку.

– Вы его оживите, господин ученый, – проговорил хозяин желтого глаза, заменяющего голову. Причем сделал он это своеобразно – на его длинной шее раскрылась черная дыра, из которой раздалась вполне себе членораздельная речь.

– Вы его оживите, – продолжил человек-глаз. – Иначе…

Академик почувствовал, как неведомая и непреодолимая сила приподняла его над полом, словно пушинку. Тут же возникла острая тянущая боль в суставах, словно конечности Захарова привязали к лошадям, которые одновременно потянули в разные стороны, грозя разорвать ученого на части.

– Не надо так с ним, милый, – произнесла металлическая дева. – Он вернул нас к жизни, поэтому нехорошо угрожать такому достойному человеку. Уверена, он и сам поймет, что ошибся, отказывая нам.

– Как скажешь, дорогая, – кивнул головоглаз, после чего боль немедленно отпустила Захарова, а подошвы его ботинок вновь оказались плотно стоящими на полу.

– Я…

Академик поперхнулся и закашлялся. Правда, кашель немедленно прошел, когда невидимая мощная рука участливо пару раз хлопнула его по спине.

– Я могу это сделать, – хрипло проговорил академик. – Но вы должны понять. У меня осталась последняя матрица, и она повреждена. К тому же Снайпер незадолго до смерти держал в руках те гильзы с вашим биоматериалом, в которые въелась пыль Монумента. И уверен, что для него это тоже не прошло бесследно. Думаю, вам уже очевидно, насколько сильно вы все изменились. И на мой взгляд, уж простите, – не в лучшую сторону…

– Не сказал бы, – ощерилась лемуроподобная тварь. – Лично меня вполне устраивает то, что я стал в два раза выше и, по ощущениям, раза в четыре сильнее. Зубы, конечно, большеваты, но думаю, что с этим я как-нибудь справлюсь.

– Насчет силы – соглашусь, – телекинетик кивнул своим гигантским глазом. – Я и раньше на нее не жаловался, но сейчас такое ощущение, что она меня просто переполняет. А что насчет внешности…

– Милый мой Фыф, – перебила его танталовая девица. – Ты и раньше был далеко не красавец, но ведь я полюбила тебя не за внешность. Поверь, в этом плане ничего не изменилось.

Дыра на шее урода по имени Фыф расплылась в некоем подобии улыбки. Зрелище не для слабонервных.

Захаров вздохнул и отвел взгляд в сторону.

Сейчас он даже самому себе не признался бы, насколько ему страшно. И дело вовсе не во внешности этих монстров и не в их угрозах. Просто от воскрешенных исходили волны настолько ирреальной, темной, жуткой силы, что у академика аж спина вспотела и руки непроизвольно начали трястись. Он никогда не боялся смерти, считая ее закономерным завершением биологического цикла любого организма. Глупо бояться неизбежного…

Но сейчас ему было страшно. Так же, как когда-то его первобытный предок боялся ночной холодной темноты, полной невидимых ужасов, которые ощущаешь кожей, подсознанием, отчего хочется придвинуться поближе к огню, дарующему свет и тепло.