Дмитрий Силлов - Закон Черного сталкера

И эта кошмарная, горелая, бугристая биомасса даже не думала бояться. Внезапно ее гляделки загорелись пронзительно-синим огнем – и тут же этой мертвящей синевой заблестели глаза тех, кто стоял ближе всех к мутанту. Те, кто пытался замахнуться на него, вдруг замерли на месте, словно осознав весь ужас того, что они собирались сделать. Следом стали медленнее движения тех, кто стоял за ними, ибо в их глазах тоже начал разгораться огонь цвета ясного весеннего неба…

Бармен вздрогнул от резкого стука, прозвучавшего во внезапно нависшей тишине словно удар грома. Это выпал автомат из рук охранника, с металлическим лязгом грохнувшись на пол…

И тут до бармена дошло: еще пара мгновений, и эта невидимая волна, что расходилась от мутанта словно круги по воде от брошенного камня, достигнет его тоже, после чего он перестанет быть самим собой…

Однако у каждого правильного бармена под стойкой есть не только заряженный помповый «Ремингтон», удобно лежащий на специальной полке, чтоб всегда быть под рукой. Если бармен действительно правильный, много повидавший всякого в Зоне, у него также имеется в полу люк, мгновенно открывающийся, если нажать ногой скрытую кнопку.

Что бармен и сделал.

Кусок пола площадью около квадратного метра рухнул вниз и повис на скрытых петлях. В образовавшуюся дыру бармен и прыгнул, мягко приземлившись на стопку ватных матрацев, положенных внизу специально для такого случая. Над его головой глухо щелкнул закрывшийся люк – специальный механизм после активации кнопки держал его открытым ровно три секунды, после чего намертво запечатывал секретный подвал.

Стены, пол и потолок этого небольшого помещения были заботливо обиты танковыми бронелистами толщиной тридцать миллиметров. Стоил такой подвал немереных денег, но если жить захочешь – потратишься. Помимо матрацев находились здесь четыре длинных зеленых ящика, в которых лежали пара пистолетов, два автомата, пулемет, серьезный запас патронов и тридцать гранат.

Были тут и другие ящики – с провизией и консервированной водой, на которых можно было прожить две недели, не выходя из подвала. Как только люк захлопнулся, за одной из бронированных стен послышалось приглушенное гудение – это заработала приточная вентиляция.

Бармен обнял себя за плечи и присел на закрытую крышку биотуалета. Его била мелкая дрожь. За свою долгую жизнь он не раз был на волосок от смерти. Но такого лютого ужаса, как сегодня, он никогда не испытывал. Бармен знал: эти сверкающие мертвой синевой глаза, пронизывающие насквозь, выворачивающие душу наизнанку, он не забудет теперь до самого последнего своего мгновения, отпущенного ему Зоной.

…Харон усмехнулся. Он прекрасно видел через пол трясущегося бармена, скорчившегося от страха в своем маленьком бункере. Харону ничего не стоило обратить в свою веру и его, после чего этот жалкий человечек сам бы вылез из своего убежища, чтобы, на этот раз дрожа от невыразимого, нереального счастья, пойти следом за своим повелителем.

Но в то же время Харон понимал: Зоне нужны и бары, и бармены. Потому что они необходимы сталкерам – чисто чтобы тем было где расслабиться, дабы не свихнуться от кошмаров и безысходности зараженных земель. А сталкеры нужны группировке «Монумент», новые члены которой сейчас выходили из бара и деловито разбирали свое оружие. Из сталкеров же получаются отличные солдаты, которых не надо учить обращаться с автоматом и выживать в невыносимых условиях. Дай им веру, и они пойдут за тобой куда угодно, неся в своих сердцах огонь, щедро подаренный им Монументом – самой знаменитой аномалией Зоны.

Я шел по Зоне.

Куда шел? Зачем?

Ответов на эти вопросы у меня не было.

Научный комплекс академика Захарова остался за моей спиной. Серое, унылое здание. Бетонная крепость, где я снова для чего-то был возвращен к жизни в теле уродливого киба, которое лучше не показывать никому, чтоб случайного зрителя ненароком не стошнило.

С одной стороны, спасибо, конечно, Захарову за бронекостюм, благодаря которому не видно, в кого я превратился. И за оружие, и за припасы…

Да только за каким хреном мне все это нужно?

Экипировался я чисто по привычке, а сейчас в голове, словно заезженная пластинка, крутилась одна-единственная мысль: и почему я не попросил академика усыпить меня? Быстро и безболезненно, как безнадежно больное животное. Моих друзей, которые вынудили ученого вернуть меня к жизни, к моменту моего воскрешения в комплексе уже не было, и, соответственно, никто не мог бы помешать академику выполнить мою последнюю просьбу. Так, может, лучше вернуться обратно, пока недалеко ушел? Вряд ли Захаров откажется вернуть себе дорогую снарягу, которой он меня снабдил, а заодно избавиться навсегда от головной боли в лице моей персоны…