Константин Калбазов - Кентарх [litres]

Доел свою рыбину, тут же почувствовав себя куда лучше. Спустился к берегу, напился. Установил вершу. Отмыл котелок, потому как его чистота вызывала серьезные такие сомнения. Набрал воды и вернулся к раненому, все еще не пришедшему в себя. Разложил костерок, запалив его своими «спичками».

Сомнений в том, что в одном из мешочков найдется все необходимое для розжига, никаких. Но вот не хотелось тянуть руки к чужому, хоть тресни. Хм. Правда, при этом без угрызений совести пользовал тот же котелок и собирался использовать флягу. Да и в сидоре полазил. Отметил странные выверты своего поведения, вздохнул и отмахнулся от этих мыслей.

Вопрос встал ребром – как быть дальше. Пока обдумывал ситуацию, отправился на поиски ножа и топора. Как ни странно, нашел довольно быстро. Помогло то, что он запомнил траектории, по которым полетело оружие.

Когда вернулся, вода в котелке уже закипела. Отнес к реке, остудил и перелил во флягу. Попить пока есть. Правда, все одно теплая. Но это меньшее из зол. В любом случае пить теперь он будет либо кипяченую, либо из ключа. И никаких других вариантов. Если только не припечет.

– Ну что, варяг. Будем тебя лечить. Выживешь или помрешь, это как боженька положит. При любом раскладе ты уже не жилец. Так что, может, еще и повезет. Опять же, здоровье у местных должно быть богатырским. По идее. Ладно, чего уж. Приступим.

Раненый все еще был без памяти, поэтому Михаил ворочал бесчувственное тело. Впрочем, доверять этому состоянию он не собирался. Поэтому для начала связал руки, заведя их за ствол липы. Потом снял пояс и уже с его помощью прихватил к дереву торс, чтобы раненый лишний раз не дергался. Вырубил два кола. Один вбил в землю так, чтобы к нему привязать отведенную левую ногу. Второй под правую, согнутую в колене. Пока вязал, варяг издал стон, но в себя так и не пришел. Рана сквозная, так что нужно обеспечить к ней доступ.

Вырезал ветку, прикинув, чтобы диаметр был не меньше арбалетного болта. Очистил от коры. Быстро орудуя ножом, сделал круговые насечки елочкой на четыре яруса. Вроде должно хватить. Обжег ее на огне, чтобы хоть как-то обеззаразить. Хотя и сомнительно, что он как-то может усугубить положение. Потому как хуже уже некуда.

Заканчивая подготовку к предстоящей операции, прошел к реке и из высохшего камыша срезал четыре трубки. Так, чтобы с запасом, уж больно хрупкий материал. Прочистил полость, избавляясь от всей трухи. И под конец помочился в котелок.

Подступившись к ране, истово перекрестился. В отличие от Звана Михаил никогда не был набожным. Верил в Бога, но в церковь не ходил. На дух не переваривал попов. Хотя и признавал их пользу. Не суть важно. Главное, что сейчас он молился по-настоящему, хотя и неумело. Он очень хотел спасти этого человека. И в то же время понимал, что без чуда тут не обойтись.

Вооружившись веткой с насечками, он вогнал ее в рану, протолкнул насквозь и протащил, выгребая «елочкой» скопившийся там гной. Тот выпадал на землю тошнотворными сгустками, усиливая и без того изрядную вонь. Раненый в себя так и не пришел. Только издал стон и дернул-таки ногой. К счастью, не в полной мере, а так, на уровне судороги. Что только радовало.

Обтер ветку от гноя, насколько это возможно, и протащил во второй раз. Потом в третий. И в четвертый. В последний проход гноя оказалось совсем немного, только и того, что соскребли с краев раневого канала насечки.

Посчитав эту часть операции выполненной, Михаил вооружился камышинкой и, опустив один конец в котелок с мочой, ко второму приложился губами. Втянул ее в трубку. Потом ввел конец камышинки в рану и выдул в нее содержимое. Так он повторял раз за разом, пока из раны не начала вытекать чистая моча.

Так себе промывание. Да и обеззараживающий раствор весьма сомнительный. Но они с ребятами в детстве всегда мочились на порезы, и ни разу не было загноения. Конечно, то еще сравнение. Но в любом случае это куда лучше, чем тыкать в рану раскаленной железякой.

Под конец взял одну из нательных рубах варяга. Не на себя же, в конце-то концов, он ее пользует. Нарезал на ленты. Сделал два тампона и, смочив их все в той же моче, перевязал рану. Вот и все, что он может.

Раненого Михаил развязал только после того, как приготовил бульон и скормил ему его весь до последней капли. Пришлось поизголяться с берестой и воронкой. Мясо съел сам. Ну а что делать. Не выбрасывать же, в самом-то деле. А больному явно пока не до такой пищи…

Утро выдалось, как говорится, добрым. Он выспался у тлевшего всю ночь костра на достаточно удобной постели из лапника. Открыл глаза и таращится в ярко-голубое утреннее небо. Оно, конечно, не с первыми петухами. Но и он не прежний Зван. Вполне нормальное время. Судя по положению солнца, часов семь.