Эдгар Грант - Сингулярность

– Знаю. Мне из NASA уже докладывали. Но она ведь уже прошла, не зацепив Землю.

– Это так. Но интересен сам факт: начало сейсмической активности совпало со вспышкой. Узконаправленный протуберанец солнечной короны был выброшен точно в сторону Земли и не задел нас только потому, что за два дня планета уже ушла по орбите из его зоны.

– И?

– Конкретные выводы пока делать рано. Надо продолжить наблюдения, составить модели.

– Значит, и риски не определены. Тогда о чем разговор?

– Связать напрямую все эти явления у нас пока не получается, но такая сейсмическая активность может иметь искусственное происхождение.

– А вот это уже кое-что, – оживился Бэйтс. – Русские? Опять играются с литосферным оружием.

– К сожалению, эта тема для нас, гражданских, закрыта. Я изложила некоторые настораживающие факты. Дальше вам лучше поискать ответы в Пентагоне.

– Поищу, конечно, – глава МНБ сделал пометку в своем ежедневнике и глянул на часы. – Спасибо за информацию, Джейн. Все это, действительно, странно. Собери-ка ты ученых, и не только NASA или USGS * (*от английского United States Geological Survey – Геологическая служба США ), расскажи им все. Может, вместе нащупаете какую-нибудь стоящую версию.

Когда дверь за Хайден закрылась, Рональд Бэйтс еще некоторое время рассеянно смотрел на ее доклад, оставшийся лежать на столе, потом встряхнулся и отправил министру обороны короткое сообщение: «Напомни мне статус оценки рисков разработки русскими литосферного оружия».

Швейцария. Женева

В свои 32 года Майкл Монтини добился много, но главным достижением в жизни он считал не две престижные международные премии в области теоретической физики и математики, не мировое признание его таланта, не уважение и даже легкую зависть коллег. Главным было то, что всего этого он добился сам, без помощи своего отца – влиятельного итальянского политика, владевшего, помимо всего прочего, обширным бизнесом по переработке молока, и имевшего свои интересы по всей Европе.

Они поссорились еще в старших классах школы, когда Монтини-старший, пытаясь вырастить из сына наследника принадлежащей ему молочной империи, стал довольно жестко пресекать любые его попытки развить свой очевидный талант в математике. Дело дошло до того, что Майкл затолкал в небольшой рюкзачокпотертые джинсы, свитер, пару рубашек и ушел из дома, оставив папе его деньги, платиновые кредитные карточки и все прочие блага роскошной жизни.

Некоторое время он провел в студенческом кампусе Сапиенцы* (*от итальянского Sapienza – Università di Roma – самый крупный ипрестижный университет Италии ) , где его уже знали по секции прикладной математики. Он зарабатывал тем, что готовил курсовые работы для ленивых студентов старших курсов, и этого хватало на книги, пиво и безобидный флирт с первокурсницами. Но потом его вычислила местная полиция и вернула в родительский дом. Папа, конечно, был в ярости и, накричав на сына, запер его на месяц в своей комнате без Интернета и книг по математике. Тогда Майкл позвонил в инспекцию по насилию в семье и пожаловался на бедственное положение. Через несколько часов к парадному входу роскошной виллы Монтини в пригороде Рима в сопровождении машины местных карабинеров подъехал неброский микроавтобус и две полные, печально улыбающиеся тетушки из попечительского совета изъяли бедного ребенка из семьи жестокого отца и под довольные взгляды мачехи, которая была немногим старше Майкла, перевели в приют.

Карабинеры потом долго объясняли папе, что ни за какие деньги не могут ничего сделать с инспекцией, что надо подождать, когда сын не выдержит трудностей приютской жизни и попросится домой сам.

Но младший Монтини выдержал. Более того, когда молодой университетский профессор, ведущий секцию по математике, узнал о случившемся, он поговорил с руководством приюта и оформил нечто вроде неформального опекунства, и это значительно облегчило приютскую жизнь.

В 16 лет Майкл впервые выиграл европейскую олимпиаду по математике, получил государственный грант и, несмотря на возраст, был принят в университет на факультет математики, физики и естественных наук. Свою первую международную премию он получил уже на третьем курсе, а с ней пришли и университетские гранты, и признание друзей, и собственная «лаборатория» по теоретической физике. Потом были диссертации, звания, ученики, престижные проекты. Но, несмотря на всеобщее признание своего таланта, Майкл продолжал ходить в потертых джинсах, просторном свитере ручной «бабушкиной» вязки и цветастой вязаной шапке в стиле Боба Марли, из-под которой выбивались тугие тонкие веревочки дредов. Впрочем, в довольно неформальной и толерантной среде молодых ученых к этому все быстро привыкли и перестали обращать внимание на такие чудачества молодого гения.