Андрей Жвалевский - Мастер силы

– Надо так! - сказала Катенька.

– А где папа? - спросила Юлька, заранее зная ответ.

– В командировке. У него завтра важная встреча. А через день он должен вернуться. Подожди немного.

На этом активный словарный запас девочки закончился, и она решила повторить любимый вопрос.

– А чиво?

– Ой, зайка, - мама применила неожиданный ответ, - пойдём домой, а? Я сегодня такая уставшая.

Юлька бросила последний взгляд на призывное зеркало лужи и протянула ладошку.

Катенька приготовилась к марш-броску мимо старушек у входа. Обычно они устраивали громкое обсуждение непутёвых молодых матерей (Кати), которые морозят ребёнка (Юльку). Морозят - то есть выпускают в погожий майский день на улицу без шапочки.

Но сегодня бабушки были заняты обсуждением новостей. Катенька воспользовалась этим и, пробормотав короткое "Здрассте", отбуксировала Юльку в подъезд. Осталось только закрыть дверь, но название города, долетевшее от скамейки, заставило замереть на пороге.

Речь шла о том чёртовом городе, из которого её муж вернулся осунувшимся и потухшим - и в который он снова улетел снимать с себя проклятие своего дара.

– …так я ж тоже смотрела, Климовна! Там пожар был страшный, натри дома, а погорел всего один человек.

– И дом был всего один, и человека два.

– Не путай! Это снаружи кто-то помер. А в доме угорел один только.

– А остальных чего, вытащили? - вступила старушка, которая пропустила новости и теперь жадно утоляла информационный голод.

– Да в том-то и дело, что никто никого не вытаскивал! Все сами выскочили, причём ещё до пожара!

– Тьфу, нечистый! А который снаружи, он что, внутрь полез?

– Ты, Марковна, слушай, не перебивай. Он рядом стоял. А потом в обморок - бряк. И помер.

Катенька влетела в квартиру, прижимая к себе Юльку, как последнюю надежду. "Телефон! - бормотала она. - Почему я не взяла мобильник, дура!" Впервые Катенька бросила дочку в прихожей нераздетой. И впервые помчалась по любимому ламинату в обуви.

На экране телефона горела отметка неотвеченного вызова. Звонил муж.

– Вот видишь, - сказала себе Катя, - все хорошо! Он звонил! Это не он упал в обморок и помер.

Ей пришлось трижды глубоко вздохнуть, прежде чем пальцы стали попадать в кнопки. Трубку поднял Николай Николаевич.

– Не волнуйтесь, Екатерина Владимировна, - сказал он, и сразу захотелось волноваться ещё больше, - с вашим мужем всё в порядке. У него просто упадок сил.

– Позовите его!

– Он спит. Все хорошо.

– Вы меня обманули! Вы говорили, что это завтра!

– Простите. Нам пришлось. Но теперь все позади.

– Дайте ему трубку!

– Обещаю: как только он проснётся, он сразу вас наберёт.

Катенька замолчала. Она не могла объяснить этому очень тупому человеку, что ей нужно, очень нужно, жизненно необходимо услышать голос мужа.

– Я его не чувствую, - сказала она наконец. - Он не умер, правда?

– Жив-здоров. А не чувствуете вы его потому, что Емельян Павлович больше не мастер силы. И не мастер сглаза. Всё закончилось. Он просто ваш муж. Вы же этого хотели?

– Да. Только пусть он мне позвонит. Обязательно!

– Через час. Максимум полтора.

Разговор зашёл в тупик. Можно было бросать трубку, но Катенька задала ещё один вопрос:

– А тот… второй…

– Гринев? В соседней палате. Он тоже освободился.

Катя дала отбой, закусила губу и завыла. Сзади в неё ткнулся её бедный нераздетый ребёнок. Юлька обхватила маму за бедро и стала помогать - тоненько, безутешно. Катя обернулась к дочке, подхватила её на руки, и ещё добрых полчаса они сидели и плакали.

А потом позвонил Леденцов. Голос у него был слабый, но уверенный.

– Всё кончилось, Солнышко. Всё кончилось.

Емельян Павлович уронил руку с мобильником на одеяло. Этот разговор отнял у него не только последние силы, но ещё и залез в запас сил завтрашнего дня. Теперь можно было только лежать и шептать.

– Все? - спросил он одними губами.

– Все, - подтвердил Романов. - "Топора" больше нет. И "отбойника". Гринев, кстати, получше выглядит.

– Он… сильнее…

– Вы тоже здорово выложились. Я всё время боялся, что кто-нибудь из вас не выдержит, сломается раньше критической точки. Но вы молодец, сделали все как надо.

Леденцов хотел ещё что-то прошептать, но Николай Николаевич остановил его.

– Завтра. Все завтра. Попробуйте снова заснуть.

Емельян Павлович честно попробовал. Он очень хотел спать, но не мог не прислушиваться к тому, что происходит внутри него: неясное движение, образы и мысли, вырастающие на голом месте. Много, очень много мыслей. Некоторые он не мог даже определить - что-то ясное и безупречно стройное, но совершенно незнакомое, не определимое в известных словах. У Леденцова было такое чувство, как будто его мозг - законсервированный завод, и на нём один за другим включаются станки. Эти станки простояли в смазке долго, очень долго - но теперь неведомая сила запустила их, и потоки новеньких блестящих устройств двинулись по конвейеру.