Андрей Рымин - Вслед за Бурей. Дилогия (СИ)

В трудные времена все проявления демократии в Племени, такие как общий сбор и совет старейшин, временно упразднялись — Яр брал все в свои руки. Вот и сейчас, возможно, услышав разнообразные чужие мнения, а может быть, и нет, ибо, думая, целиком погружался в себя, Мудрейший, остановив обсуждения, обрушил на головы собравшихся свое окончательное решение:

— Значит, так. Все дела здесь бросаем и уходим на север. Отправляем к Валаю отряд, копий в десять, остальные в центральный поселок.

Видя, как, соглашаясь, принялся кивать головою Маргар, Яр, акцентируя свою мысль, продолжил более громким голосом:

— Но никакой обороны! Будем готовить исход! Мы уже посмотрели, на что твари способны! Еще одна битва, и от Племени ничего не останется! А если их будет больше? Гораздо больше?

Все молчали, и только Маргар, услышав слово «исход», не совсем понимая, о чем божий сын говорит, решил уточнить:

— Мудрейший, я что-то не понял, о исходе куда идет речь? И как его нужно готовить? Собрать припасы? Так на это полдня хватит.

— Собирать предстоит не только припасы, а вообще все, что сможем с собой забрать. И чем больше захватим — тем лучше. На новом месте все в дело пойдет, любая мелочь лишней не будет. — и видя, как вытягиваются лица охотников, не понимавших, куда клонит Мудрейший, Яр парой фраз сразу все прояснил, добив людей окончательно: — Вы что, еще не поняли? Если объявится новая Орда, а я в этом нисколько не сомневаюсь, нам всем только одна дорога — за Великую реку.

Рана, хвала Яраду, оказалась не такой страшной, как думалось поначалу, но все равно достаточно серьезной. Крупные сосуды задеты не были, и тем не менее, крови парень потерял слишком много. В тот день, когда, выбравшись из трещины и одолев чудовище, юноша двинулся на восток, стараясь, как можно быстрее и дальше уйти от поселка, Кабаз не правильно рассчитал свои силы и, на эмоциях, приправленных адреналином, преодолев более десяти миль, полностью себя истощил.

Удалившись на безопасное, как ему показалось, расстояние, парень смог отыскать, ближе к вечеру, небольшой ручей, на берегу которого, истратив на это последние силы, Кабаз промыл свою рану и растянулся на теплой земле, потеряв наконец-то сознание. Следующие трое суток пролетели как сон. Юноша, периодически приходя в себя, подползал к текущей воде, делал несколько жадных глотков и снова проваливался в беспамятство. Сильный молодой организм упорно боролся за жизнь и все-таки победил, так как на утро четвертого дня Кабаз, открыв наконец-то глаза, принялся вполне осмысленно озираться.

Спроси кто-нибудь парня, сколько времени он пролежал у воды, Кабан бы ответить не смог. События этих критических дней в памяти не удержались, оставив в воспоминаниях о себе только мутную, красную от постоянной боли в ноге пелену.

Напоследок напившись, парень покинул берег приютившего его в трудное время ручья и, не торопясь, заковылял на северо-восток, где он надеялся отыскать поселок Оленей, или на худой конец Великую реку, идя вдоль которой, точно уже не заблудишься. По дороге Кабаз старался разжиться доступной в его положении пищей. Есть хотелось безмерно, а для охоты не было ни сил, ни оружия. Зимой он, возможно бы, умер от голода, но вокруг стояло плодородное лето, и ягоды, съедобные корешки, а главное, птичьи яйца — встречались в огромном количестве.

Ближе к вечеру боги послали Кабазу большую удачу. Огибая заросли терновника, занимавшие половину встретившейся на пути поляны, парень наткнулся на стадо своих младших родичей. Дикие свиньи, давно и прекрасно усвоившие, что человек — это смерть, тут же задали деру, но часть полосатых молодых поросят растерялась и, оглашая окрестности визгом, принялась носиться кругами в высокой траве. Двуногий Кабан среагировал быстро и, завалившись вперед, накрыл своим телом одного из детенышей. Будущий ужин трепыхался, прижатый к земле, а на лицо юноши наползала улыбка. Перспектива наесться досыта приятно грела душу.

Костер, укрытый от посторонних глаз в неглубокой ложбинке, тихо потрескивал. Тушка добытого поросенка, насаженного на ошкуренную тонкую ветку, поблескивая стекающим жирком, медленно и равномерно зажаривалась на слабом огне. Глотающий слюнки Кабаз старательно, боясь пережарить нежное сочное мясо, покручивал импровизированный вертел. Сгустившаяся вокруг темнота пожрала весь мир, не сумев проглотить только крохотный пятачок засыпавшего леса, освещаемый пламенем костра.