Вадим Панов - Поцелуй Уробороса

Если третий подряд визит де Гира в «Чахоточную шахту» и вызвал у охранников удивление… граничащее с изумлением… то они его умело скрыли. Впрочем, сейчас мнение подданных великого магистра не интересовало. Приближался суд, и это событие было для Ордена куда более значимым, чем зеленый переворот. Приближался суд, на котором великий магистр Франц де Гир должен был приговорить к смерти или пожизненному заключению убийцу, героя и дерзкого колдуна, рискнувшего бросить вызов лидеру Чуди. Если бы Винсент Шарге погиб при задержании, о нем бы позабыли через неделю, но старый мастер големов сам явился в Замок, сдался, показав, что ищет честного суда, а главное – не боится его. Винсент дал понять соплеменникам, что ему есть чем их заинтересовать, и Орден с нетерпением ждал процесса.

Прошлое настигло де Гира в виде старого, седого чуда, еще крепкого, но плюнувшего на свою жизнь и потому – бесстрашного.

– И снова – здравствуй, – без улыбки произнес Шарге.

Он лежал на койке, читал и посмотрел на великого магистра поверх книги.

– На этот раз без подначки? – удивился Франц.

– Ты и сам все знаешь. – Винсент с видимым сожалением закрыл том – им оказался «Сонет кровавой Скверны» Луи ле Секра, классический роман времен расцвета Ордена, – и вздохнул.

– Скажи, что я пришел, поскольку чувствую свою неправоту, – предложил де Гир.

– А зачем ты пришел?

– Все-таки подначиваешь?

– Никому не нравится убивать своих, – мягко произнес старик. – Даже тебе.

– Не начинай.

– Я могу, как ты выразился, «не начать», но тогда о чем мы будем говорить? – И Чин прежде, чем Франц ответил, предложил: – Присаживайся.

Предложил так, словно великий магистр явился не к заключенному, а к равному. Словно явился в гости.

– Как тут ни крути, Франц, убийство – это преступление. И за него придется платить.

– В нашем случае убийство – это наказание. – Де Гир потоптался, но все-таки уселся на появившийся в коридоре стул. Глупо было оставаться на ногах.

– Убийство – это в первую очередь кровь, – мягко уточнил Шарге. – А кровь легко пустить, но трудно остановить. Ты не хуже меня знаешь, что внутренние конфликты – самые страшные, ибо они подрывают единство семьи… – Винсент поднял книгу, показывая великому магистру обложку. – Помнишь?

– Помню, – кивнул тот.

– Скверна едва не погубила Орден, а значит – наш мир, мир Чуди, потому что другого у нас нет и не будет. Мы – чуды, так получилось. Нам не быть зелеными и уж тем более – темными. У нас есть только мир Чуди – теплый костер в окружении беспощадной реальности. Земля – прекрасная планета, но выжить на ней в одиночку невозможно. Мир Чуди – это мы, а не я, и если его сломать – рухнет все.

– Ты ломаешь, – уточнил Франц.

– А ты – пытаешься сохранить.

Ответ прозвучал обескураживающе.

– Странно слышать эти слова из твоих уст, – растерянно протянул де Гир.

– Из моих уст звучит много разных слов, – усмехнулся Шарге. – И не всегда они понятны тем, кому я их говорю. И тебе – в том числе.

Несколько секунд великий магистр обдумывал услышанное, а затем прищурился, глядя на старика гораздо холоднее, чем несколько секунд назад.

– То есть ты все понимаешь, но продолжаешь гнуть свою линию и сознательно ломаешь Дом?

– Нет! – с неожиданной горячностью ответил Шарге.

– Тогда что ты делаешь?

– Пытаюсь поднять Чудь на новый уровень.

– Неужели?

– А что, по-твоему, делает Ярга?

– То есть ты ему служишь?

Старик осекся, вспомнил, кто перед ним, помолчал и спокойно продолжил:

– Мы говорим о Великом Доме Чудь. И двух других Великих Домах.

– Ты стал интернационалистом?

И старик решился. Ему надоело ходить вокруг да около, он плюнул на осторожность и ответил искренне:

– Нет, Франц, я стал прагматиком. На Земле слишком много семей и народов, и тут я говорю не только о Тайном Городе, но обо всех, вообще обо всех, включая челов. Мы разные, иногда – слишком разные. Между нами обиды и кровь, но у нас общий дом – Земля, запертый дом, из которого невозможно вырваться, а значит, есть только два пути. Либо однажды начнется война всех против всех, которая уничтожит наш благословенный мир. Либо мы построим единую империю, объединим ресурсы и вернемся на Большую дорогу.

– Какая чушь! – не сдержался великий магистр.

– А империя по определению не может быть мононациональной, – медленно и раздумчиво закончил Винсент. И после паузы поинтересовался: – Какая чушь?