Андрей Мансуров: Адонис

Но традиции кормёжки, похоже, здесь – совсем как в любимой, и почти родной, тюрьме.

Тело не желало слушаться, и ноги на первых порах разъезжались, но встать и проковылять на заплетающихся два шага до этой самой двери пришлось: как ни странно, есть хотелось. Сколько же времени его на самом деле «обучали»?! И сколько он после этого валялся в отключке? Сутки? Час? Или…

Больше? Иначе с чего бы так съёжился пустой желудок?

Еда, надо признаться, привела его в себя. Ну, что вернее – те препараты, которые в неё наверняка добавили. Для его скорейшего «очухивания». Однако много размышлять и предаваться самоанализу на предмет что же он теперь знает, и насколько хорошо владеет оружием, или когда его отправят на чёртов Адонис, не удалось.

Едва покончил с едой, на пороге снова возникли архаровцы – десять человек!

Ух ты. Похоже, уверенность полковника в том, что курс – адекватно усвоен, и навыки рукопашного боя улеглись куда им положено было улечься, основана на фактах. Поэтому и эскорт столь солиден! Сержант, отличавшийся на вид только более злобным выражением колючих глаз, и звёздочкой на зелёном берете и нашивках, рявкнул:

– Заключённый! На выход!

Вот как. Никакой он не доброволец, а всё ещё – «заключённый».

Проезд в уже знакомом бронированном массивном джипе теперь от здания Обучающего Центра, как его обозначил полковник, до космодрома занял почти час. Всё лучше, чем те три, что ушли на проезд сюда от тюрьмы: уж больно неприятно было ощущать под рёбрами дула пистолетов, которые ретивые полковничьи холуи непримянули упереть ему в бока…

Сейчас пистолетов не было, как и настороженных взглядов. Поскольку он сидел в гордом одиночестве. Правда, не на удобном сиденьи в середине салона, а на жёстком подобии сиденья, скорее, похожем на ящик для патронов, в заднем, багажном, отсеке. Решётки на окнах из прутка – в его большой палец. Бронеплита борта – миллиметров семь, не меньше: постучал по ней, понятное дело… Солидно, ничего не скажешь.

И если б кто и собрался сбежать, то даже самый раступой «доброволец» понял бы, что уж не отсюда…

На космодроме его уже ожидали. Два других джипа мирно застыли в тени огромного, мерзко вонявшего кислотным топливом и горелой пластмассой, цилиндра, из чего Эванс сделал вывод, что остальных сотоварищей по несчастью уже привезли и загрузили. Сержант, загремев связкой ключей, отпер замок. Распахнул заднюю дверь. Осклабился:

– Пошёл! Вперёд! К трапу шагом марш!

Понимая, что вокруг космодрома точно такая же пустыня, как и вокруг тюрьмы, и пытаться сбежать куда-либо пешком, или спрятаться – ха-ха! – смысла никакого нет, Эванс двинулся к десятиметровому трапу – простой лестнице из карболюминиевых трубок, с перилами, упиравшейся верхним концом в чёрную прямоугольную дыру люка.

Подъём по подозрительно скрипящей и шатавшейся конструкции тем не менее прошёл гладко. Ну, почти: на десятой ступеньке он поскользнулся, и если б не перила, точно грохнулся бы с высоты трёх метров. Архаровцы, оставшиеся внизу, и провожавшие его сосредоточенно-хмурыми взорами, не прокомментировали. И даже не поржали. Из чего Эванс сделал вывод о чётко поставленной дисциплине. Впрочем, он сделал его и раньше. И желания вступить «в элитные ряды», даже если б удалось выжить, не испытывал никакого. Муштра, обязанности тюремщика, и воинская дисциплина – не для его характера. Начальства над собой он никогда не терпел.

Внутри корабля имелся ещё трап. Поднявшись по нему, Эванс обнаружил пятерых охранников – в форме экипажа, но с парализаторами. А поскольку смысла п а дать замертво и биться в конвульсиях он не видел, пришлось повиноваться приказу, и протопать в так называемую каюту – клетушку два на четыре шага, с койкой, и санузлом. Даже не прикрытым, или не отгороженным никакой ширмой.

– Ложитесь и пристегните ремень. – худой усатый офицер пониже среднего роста, явно бывший тут за главного, не стал пояснять для чего нужно это делать, а просто закрыл за собой дверь, оставив Эванса стоять у постели. Щёлкнул замок.

Эванс решил внять наказу: мало ли! А вдруг при взлёте будет болтать?

При взлёте болтало.

Это если сказать мягко. А вообще – трясло и колбасило так, словно он на крохотной шлюпке попал в самое сердце штормящего океана. Счастье ещё, что в еду ему, похоже, добавили и других соответствующих препаратов – да, он ощутил непривычный привкус! Но посчитав, что травить его новым «работодателям» теперь совершенно ни к чему, съел всё! Вероятно, поэтому почти и не тошнило.