Ник Кайм: Смертельный огонь

Посетитель покачал головой и цокнул языком.

— Все еще слаб. — Это было скорее замечание, чем вопрос. — Где же твоя хваленая стойкость, сын Ноктюрна? — спросил Ксенут Сул. Голос у него был хриплый, но при этом на удивление яркий.

Ксенут Сул представился Нумеону вскоре после того, как Саламандра очнулся на корабле Несущих Слово. Сначала он показался самым обычным легионером: с коротко стриженными волосами и удивительно симметричным лицом, обе стороны которого покрывали колхидские руны. Это лицо как будто заключало в себе лица множества людей и в то же время не принадлежало реальному человеку. У него были молодые глаза, но в них отражался бездонный опыт, какой встретишь только у ветеранов. За шесть недель плена Нумеон так и не сумел понять суть своего тюремщика, что того немало веселило.

— Что же сила отца оставила тебя в самый важный момент? — поддразнил его Ксенут Сул.

Нумеон в ответ стиснул зубы и зло уставился на него единственным целым глазом.

Свет проскользнул глубже в камеру, омыв Нумеона грязно-желтым сиянием, от которого кожа приобрела болезненный оттенок.

— Но раны выглядят получше, — заметил Ксенут Сул.

Он опустился на корточки и взял Нумеона за подбородок. Закованные в металл пальцы сдавили плоть, и лицо Саламандры исказилось в болезненной гримасе.

— Интересно, сын Ноктюрна, — сказал Несущий Слово, — ты уже готов говорить?

Он тепло улыбнулся, но глаза излучали холод. Нумеон уже хорошо знал это выражение лица, как и то, что предатель не ведал пощады и любил причинять боль.

— Я делаю тебе больно потому, что ты меня вынуждаешь, сын Ноктюрна.

Казалось, что он терзает не только кое-как залатанную плоть, но и разум.

— Ты помнишь мой вопрос? — спросил Ксенут Сул, все сильнее сжимая пальцы на подбородке Нумеона. — Фульгурит… Где он?

Нумеон не издал и звука, только воздух с хрипом вырывался из легких.

— Скажи, — продолжал Ксенут Сул, — что ты знаешь о Бартусе Нареке?

Но Саламандра молчал.

Ксенут Сул опять улыбнулся, сочувственно глядя на него.

— Ты правда хочешь, чтобы я повторил?

Он удрученно опустил голову, а когда вновь поднял, его глаза зияли черными, бездонными дырами. Яркость голоса превратилась в многозвучность, словно теперь он говорил двумя голосами, неровно наложенными друг на друга.

— Я служу… — сказал он и склонил голову набок. — Ты служишь. — Он кивнул в сторону Нумеона. — Одному из нас предстоит разочаровать своего господина. Но не мне, сын Ноктюрна.

И тут Нумеон улыбнулся, показав красные от крови зубы.

— Что смешного? — спросил Ксенут Сул.

Нумеон продолжал улыбаться. Со стороны его улыбка могла показаться безумной.

— Хочешь что-то сказать?

Нумеон медленно кивнул.

— Так говори, и, может быть, все это закончится.

Выпустив подбородок пленника, Ксенут Сул встал и отступил на шаг.

У Нумеона ушло несколько драгоценных секунд на то, чтобы собраться с силами. Он хотел, чтобы его слова имели вес, чтобы его тюремщик запомнил этот момент.

На этот раз Нумеон не только сумел подняться, но и остался стоять, пусть и дрожа от напряжения.

С вызовом смотря на предателя широко распахнутыми глазами, он взревел:

— Вулкан жив!

Ксенут Сул разъяренно ударил его кулаком, выбив воздух из легких и опрокинув на пол. Затем опять сел рядом.

— Ты слаб, потому что твой отец мертв. Тебе просто не хватает ума понять это. — В руке Ксенута Сула блеснуло что-то металлическое и усеянное шипами. — Я покажу что-то…

Крейсер «Темная клятва» горел.

Он тяжело накренился, а из его широких артерий, словно кровь, вытекали газ и облака твердых частиц.

Мореплаватели Старой Земли, жившие во времена, когда на Терре еще были естественные океаны, любили сравнивать свои гигантские корабли со зверями. Они наделяли эти конструкции душой, приписывали дереву и металлу собственную волю. В минуты отчаяния — когда наступала буря или нападали левиафаны из глубин — эти мореплаватели взывали к духам, молили в последний раз спасти экипаж от гибели.

Постороннему наблюдателю «Темная клятва» вполне могла показаться зверем, вот только она сама сотрясалась от предсмертных мук и была бессильна спасти людей на борту, несмотря на их отчаянные молитвы.

Ее древний корпус покрывали раны, и целые пластины адамантия слетали, как старая чешуя. Из-под них выглядывала уязвимая «плоть», порой озарявшаяся пламенем, которое мгновенно пожирало скудный кислород, еще остававшийся в разломанном корабле, и гибло, едва родившись.