Марик Лернер - Барабан бьет сбор

В голосе прозвучала зависть. Сержанта Бодров выслужил, а вот наград не имел. Всем известная история из его уст, давно превратившаяся в сказку, повествовала о похлопавшем его по плечу командире полка. Видимо предел мечтаний. Имел Макс всех своих знакомых офицеров за редчайшим исключением. Было б кого уважать.

Самомнение у аристократов имеется и все. А кровь у всех одинаковая. За ним не меньше двух десятков фадзийских и два шиольских числятся. Правда, королевство о причине гибели двух своих военных не в курсе. Нема дурных рассказывать. Вон Шаманов спроводил навстречу с Верховным Судией капитана Гриффина, а он чем хуже? Эти были не менее гадостные типы.

– Конечно, конечно, – заверил жандарм, аккуратно ставя бутылку на землю. – Как ж не проведать родные места. Ежели шо – заходи.

Пусть к тебе Слиповы если что бегут жаловаться, подумал Макс, чувствуя за поясом приятную тяжесть пистолета. Тогда это вышло случайно. Сказать на похоронах «шлюхин сын» и не получить в морду? За кого они меня держали? За франтика городского? Убивать не хотел. Так вышло. Нечего было дурной головой о камень трескаться. А вот угрызений совести не чувствую. Ни тогда, ни сейчас. За слова тоже надо платить. За подобные – кровью. Уж кости бы я ему точняк переломал. И уж взяли монеты (даже не подозревал, что у дядьки золото есть) пусть попробуют возникнуть. По закону Клана мир заключили. Я буду в своем праве ответить.

– Удачи тебе, – вполне искренне пожелал Бодров, прощаясь.

Хороший в принципе мужик, никому гадостей не делал. И Максу в каком-то смысле помог. Вместо того чтобы волочь вниз в тюрьму из долины и устраивать шум, сработал посредником между семьями. Либан заплатил виру за убитого, а Макс на всякий случай отправился добровольцем войну. Торчать рядом, неизвестно долго ли стерпят родственники. А так все довольны. А уж в окопах Бог решил – жить ему, соответственно невиновен.

На самом деле он и так каяться не собирался. Всю жизнь с детства ему тыкали в нос отсутствием отца. Вернее отец имелся и совсем не бедный. Один проблема – у него другая семья и дети. А Макс выходит непризнанный, хотя за его учебу платили. Десятилетку закончил. Для здешних практически чудо.

В деревне имелось четыре класса, а дальше требовалось ехать в город. А там платить, как минимум, за проживание, учебники и еду. Не каждый мог себе позволить. Как и трехлетнюю учебу в высшем торговом училище. Туда из грухов он первым попал. Вполне мог стать солидным, обеспеченным банкиром или управляющим. С хорошими оценками из Утнокского училища в серьезные торговые компании брали охотно. Он успел поработать свыше года, пока не потребовалась вернуться домой из-за матери.

Случилось то, что случилось. Отца Макс ненавидел и позови он его вручить миллион, не пошевели бы ухом. Пусть задавится. Мать совсем иное дело. Он с детства знал – она не стыдилась его и всегда заботилась. Если бы потребовалось, умерла бы за сына. Смерть не спрашивает и приходит без извещения. В течение трех месяцев неожиданно угасла и не помогли операция с лекарствами, после которой в доме ничего ценного не осталось. А потом в нем что-то сломалось. Дело даже не в войне, она утвердила его в решении, закалив в огне и боях.

Некому стало гордиться Максом и он спокойно пошел другой дорогой. На ней уже было много крови, а будет еще больше. Он сам не боялся смерти и собирался нести ее другим.

Либан долго таскал его за собой, показывая хозяйство. По сравнению с соседями Геллеры жили зажиточно. Земля благодаря дядькиным стараниям удобрялась, вовремя и качественно обрабатывалась и жила дружная семья неплохо. И скотины у них прибавилось. Две коровы с теленком, четыре лошади (огромное богатство!), местной низкорослой породы, но страшно выносливые. Они способны тащить в одиночку тяжело груженый воз. Овцы, как раз не обычной породы. Шерсть у них была много длиннее, шелковистее и плотнее. Куры, свиньи (годовалого боровка закололи специально к его визиту), гуси.

Следом пришлось внимательно изучать сельскохозяйственные машины, приобретенные на его сержантские капиталы. Как оказалось, в горах при рачительном употреблении они смотрятся совсем не мелочью. Сослуживцы и не подозревали, а Макс оставлял себе практически на сигареты и то курить бросил из экономии. Либан отдал за него запрятанное на черный день и он это крепко запомнил.

Это не возврат, от него никто не требовал – это восстановление справедливости. Ему они на фронте редко были необходимы, а здесь от мелочи могло зависеть выживание семьи. И про свои забавы, когда он у фадзийских трупаков золотые пломбы выковыривал, ни с кем не делился. Не то чтобы другие солдаты осудили, не он один такой, но объяснять ничего не хотел. Привез дядьке в подарок, расплавив предварительно. А то ведь пошлет с такими подношениями. Покойников обирать грех.