Роман Злотников: Сердце Башни [litres]

Крестьянская жизнь — она такая. Пока сам в поле выходишь — глава семьи и хозяин, а как сил за сохой идти не станет — так марш на полати, и не мешаться тут под ногами у нового хозяина… Но батя покамест, еще вполне в силе, так что ждать сего момента можно до морковкина заговения. Ну, ежели оный момент как-то не поторопить…

Но после того, что Аксил повидал в ватаге, его такая жизнь теперь уже никак не прельщала. Одно то, что он держал в руках не медь, а серебро, уже делало его по меркам деревни настоящим богачом. Ну не видит крестьянин серебра в руках, особенно в таких далеких, глухих деревеньках, как та, в которой вырос Аксил. Не бывает его в тех местах. Даже ежели крестьянин и покупает какой товар, за который имеет смысл платить серебром, все одно он либо медью расплачивается, либо, да и даже чаще всего, берет его на обмен: за зерно, шкуры, копчения, сушеную ягоду аль грибы. Дашь на дашь. Как отец железные товары брал — за медь и копченые медвежьи окорока, да еще и орехами с сушеной ягодой доложил. В тот год они с сестрами много насобирали…

А каких баб ему удалось за это время попробовать! Он таких в деревне и не видел никогда. Особливо ему нравились купеческие дочки. Сладкие, мягкие, пышные… И не особо буйные. Нет, попервоначалу, когда только за подол ухватишь — орут так же, как все остальные, зато когда уж… это… ну-у… того — так только повизгивают и стонут. Ну, или дышат. Шумно и жарко. И руки у них куда мягче, чем у крестьянок. И пятки тоже… А вот дворянки не понравились. Во-первых — худые. Во-вторых — злющие. И дерутся. Даже когда уже того… Одна его как-то даже за сосок укусила. Бо-ольно. Рубаху на груди порвала и как зубами — хвать! Ох, он и взвыл тогда… и кинжалом ее ткнул. А после получил по ушам от атамана. Тому как раз такие буйные больше всего по душе были. Ну любил он, когда бабы под ним орали и дергались…

Так что с тех пор Аксил старался дворянок обходить. Уж лучше какую крестьянку завалить, нежели этих бешеных. Пусть с ними лучше вон дядька Илим развлекается, даром что сам едва благородным не стал. Ну, как говорит. Мол, ему, в случае победы, дворянскую грамоту обещали. Как и всем остальным онотьерам. Но не свезло… А нам и купеческих хватит.

В этот момент кашевар заколотил ложкой по краю большого казана, в котором варилась похлебка, и ватажники, до сего момента в основном валявшиеся по норам, полезли наружу.

— Савсэм никаго нэ видель? — поинтересовался у Аксила, когда тот, набрав в миску похлебку, уселся обедать, бородатый южанин по имени Углуз, появившийся в банде после налета на караван каторжников около года назад… Тогда они налетели на этот караван для того, чтобы отбить несколько своих ватажников, попавших в руки судейских, когда они повезли рухлядь в город скупщикам краденого. По слухам, кто-то из купцов углядел на их телеге свой товар, который пропал из разграбленного ватагой купеческого каравана, и вызвал стражу… Ватажников тогда удалось отбить. Но как раз после этого им на хвост сели егеря — вследствие чего довольно скоро от ватаги остались рожки да ножки. Потому-то атаман Илим и принял решение уходить на новые места. Да куда подальше — в глушь, рассчитывая, что уж здесь-то их егеря искать не будут, и им удастся отсидеться. И оказался прав. Егеря-то не искали, но и добычи здесь тоже почти не было. За два последних месяца взяли всего дюжину одиночных телег и один скудный торговый караван, типа тех, которые когда-то ходили в родную деревню Аксила. А нынче, судя по не слишком-то густому навару сегодняшней похлебки, и с дичью в окрестном лесу так же начались большие проблемы. Повыбила ватага дичь.

— Нет, — коротко отозвался Аксил и зачерпнул ложкой похлебку. Углуз тяжело вздохнул и помотал головой. Аксил едва заметно, насмешливо скривился. Южанин был одет в крестьянские обноски и последние пару недель отчаянно мерз. И это сейчас! А что будет, когда погода окончательно испортится?

— Ну что ж, браты, — солидно начал атаман Илим, когда большая часть ватаги наелась. — Думать надо, что нам теперь дальше делать.

— Уходить надо… — тут же закричал кто-то, и тут же все остальные загомонили: — Нечего здесь сидеть… Точно… Ни серебра, ни хабара, ни рухляди… А ведзь зяма скоро… Голы-босы ходим…

Атаман некоторое время молча слушал эти многочисленные выкрики, а затем эдак солидно, на весь овражек вздохнул и почесал башку.

— Ну, эт-то ясно, — тут атаман снова вздохнул. — Уходить-то нам по-всякому надоть. Но вот куда? Тут Пупень правильно сказал — зяма скоро. А мы свое серебро уже прожили. Да и с рухлядью тоже не все ладно. Ни у кого, почитай, зимнего нету…