Наталия Ермакова - Метро 2033 - Площадь Мужества

«Розовые очки всегда бьются стеклами внутрь», – говорил один ее знакомый. Алиса долгое время не понимала значения этого выражения.

Только выйдя из кабинета старшего врача девушка сообразила, что не знает, где искать Суховея. Но возвращаться побоялась. Спросила у первого попавшегося санитара:

– А где сталкер лежит? Раненый. С Владимирской.

Санитар отправил ее в другой конец станции. Там, в одиночной палате, на чистых простынях лежал человек с забинтованным лицом. Под кроватью стояла утка.

Алиса застыла на пороге, не решаясь нарушить покой больного. Места для сиделки в палате не было. Можно было сесть только на край койки.

– Привет, сестренка, – заговорил тем временем раненый. – Ты заходи, не боись. Я не мумия. Обычный человек.

– Что вы, я не боюсь, – промолвила Чайка, осторожно переступая порог. А про себя подумала: «У него даже хватает сил шутить!»

– Ты садись, сестренка, не боись, – снова подал голос сталкер. – Я не трону. Нечем трогать…

С этими словами он слегка приподнял забинтованные руки.

«В прошлый раз в бинтах была только одна рука. Неужели это тоже моя вина?» – подумала Алиса, опускаясь на кровать. Под ее весом койка слегка прогнулась, пружины тихо застонали.

– Слышишь? Они нам что-то хотят сказать.

– Кто?

– Ну, пружины. Привстань чутка, сестренка.

Девушка послушалась.

Пружины отозвались печальным скрипом.

– Да, говорят. Они говорят: «Держись, парень, не ссы».

Раненый хотел засмеяться, но вместо этого закашлялся.

– Молчите-молчите, – заволновалась Чайка. – Лучше я вам что-нибудь расскажу. Например, стихи. Про фараона.

– Серьезно? Неужто Тутанх… Кха-кха! – сталкер зашелся надсадным кашле-смехом.

– Тише, тише. Вам нужен покой. Не говорите ничего, слушайте молча.

Она на миг закрыла глаза, сосредоточилась и начала декламировать свои любимые стихи о скарабее, невзрачном жуке, которого почитали как божество в древнем Египте:

– Красиво, – произнес раненый, когда девушка умолкла. – Особенно если забыть, что шарик скарабея состоял из самого обычного говна…

Алиса слегка смутилась.

– А как вы думаете, война начнется? – спросила она, решив сменить тему.

В метро только и разговоров было, что о грядущей глобальной экспансии Империи Веган. Но многие верили, что все как-то обойдется.

– Ясен красен, – отозвался сталкер. – Тут и думать нечего. Начнется, сто пудов. Вопрос лишь, когда. Но ты не боись, сестренка, – губы под бинтами улыбнулись. – Мы вас в обиду не дадим. Заштопайте нас получше – и мы встанем в строй.

– Заштопаем. Конечно, заштопаем! – ответила медсестра с нежной улыбкой и в первый раз решилась дотронуться до могучего тела раненого, но не сломленного воина.

В этот момент на пороге возникла грозная фигура старшей сестры Аллы Ивановны Грачевой. Свет падал на лицо пожилой женщины таким образом, что оно казалось маской.

– Так-так-так, Чайка выполняет распоряжение главврача, – Алла Ивановна не шумела, не ругалась, говорила подчеркнуто вежливо. – Какая, в самом деле, разница – Псарев, Суховей… Куда хотим, туда летим.

Тут только Алиса поняла, что пришла к другому сталкеру.

– Про-простите, Алливанна, из-извините, – пролепетала девушка и поспешно вскочила, совсем забыв про низкий потолок. Ударилась головой. Глухо застонала от боли.

– Меня зовут Алла Ивановна! – сдвинула брови старшая сестра. – Пора уже запомнить. А что это у вас за методы такие – стихи раненым читать? От этого, вероятно, ожоги быстрее заживают?

Слезы навернулись на глаза Алисы. С какой теплотой, с каким щемящим чувством ностальгии вспоминала она сейчас станцию Невский проспект, где никто не позволял себе унижать и высмеивать ее. Были на Невском свои проблемы. Но сейчас Чайка готова была махнуть рукой на все мечты и улететь обратно в сытую, спокойную рутину элитного медпункта…

– Не ругайте ее, – тихо, но твердо произнес раненый.

Грачева мигом смолкла. Перечить сталкеру старшая сестра не решилась.

– Да, сестренка, – добавил тот, обращаясь к Чайке. – Ошибочка вышла. Суховей в другой палате. Ты заходи, Алис. Спой мне еще что-нибудь.

Чайка поспешила в палату Суховея. Там она провела почти сутки.

Кириллу в самом деле было плохо. В отличие от товарища, Суховей не шутил, прибаутками и хохмами не сыпал. Он вообще не разговаривал. Лишь поприветствовал медсестру хмурым: