Михаил Ахманов - Солдат удачи

Однако Дарт сейчас о нем не думал, а любовался женщиной. Ее лицо на фоне звезд казалось загадочным, полупрозрачным, словно у бестелесного призрака, бродившего тысячу лет по залам и коридорам Камелота.

Она промолвила:

– Я – фокатор. Мое имя…

Дарт взмахнул рукой, и кружева камзола взметнулись с тихим шелестом.

– Молчи, моя принцесса. Я многое забыл, но помню, как тебя зовут.

Тогда он впервые сказал ей – Констанция…

О чем же еще они говорили во время той, их самой первой встречи? Кажется, о прошлом, о древней истории анхабов, определявшей смысл его будущей миссии… Голос ее ласкал и убаюкивал Дарта; внимая этим пленительным звукам, он будто не вслушивался в слова, и все же они каким-то таинственным образом прокладывали путь к его сознанию. Это было одним из талантов фокатора: сделать так, чтоб речь звучала подобно музыке и закреплялась в памяти навсегда. Искусство старинных времен, такое же древнее, как цивилизация анхабов…

Во многом их мир был не похож на земной, даже в древнейшие эпохи. Ни крупных континентов, ни океанов, которые трудно преодолеть, лишь небольшие материки и острова, моря и морские проливы; у экватора берег пологий, с пышной зеленью и изобилием удобных бухт, в умеренных широтах – гористый, более суровый, изрезанный фиордами. Материков насчитывалось семнадцать, все они были населены, и каждый занимала определенная раса. Раса, а не народ, ибо в те времена анхабы, живущие на разных континентах, не знали о способности их тел к метаморфозам и отличались внешне в той же степени, что африканцы от скандинавов или китайцы от обитателей Западных Индий. Собственно, эти различия были гораздо глубже и выражались не только в оттенках кожи, формах носов и глаз – они затрагивали физиологию. Были расы гидроидов, способных жить под водой и обладавших жабрами или кожным дыханием; были расы, чей организм требовал долгой спячки, или вовсе не знавшие сна, производившие на свет дееспособное потомство или беспомощные эмбрионы – их приходилось доращивать в искусственной среде; были расы, чей желудок не переваривал животного белка, питавшиеся растениями или теми продуктами, что добывались на морском шельфе. Варьировались и сроки жизни: век одних был долог, почти столетие, другие едва доживали до сорока-пятидесяти. На этом пестром фоне разница в цвете волос и кожи, в очертаниях губ, носов или ушных раковин, разное число зубов и пальцев выглядели чем-то незначительным. И хотя обличье всех аборигенов Анхаба было близким к гуманоидному, казалось, что планету населяет не одно-единственное человечество, а совершенно разные, произошедшие от множества корней, никак не связанных друг с другом.

Это вело к антагонизму и могло бы явиться поводом к бесконечной истребительной войне, если б не религиозный и генетический запреты.

В древности религии анхабов были разнообразны и многочисленны: в одних краях поклонялись солнцу или звездным небесам, в других обожествляли правителей-джерасси, или священных животных, или же рощи, реки, горы и холмы, в третьих – ветер, молнию, свет или мрак, и всюду и везде – почивших предков. Эта традиция цвела, развивалась и крепла, явив миру в должный срок учение ориндо, распространившееся по планете, как пожар в засушливых степях. Его адепты врачевали и занимались предвидением будущего, читали мысли и слушали божественные Откровения; их церковь фактически объединяла искателей знаний и тех, кто от рождения имел паранормальные таланты, дар ясновидца, телепата или целителя. Внутренний смысл их теологии был тайным, а прозелитам внушалось, что все они – ветви единого древа, все обладают душой и, закончив телесную жизнь, уйдут в астральный мир, к умершим предкам, где и соединятся с божеством. Но божество – Вселенский Разум-Абсолют – не всех удостоит своим вниманием, а только праведных, отринувших насилие; прочие души исчезнут, как мгла над утренними водами.

Таков был первый запрет, религиозный; второй же заключался в том, что, невзирая на расовую принадлежность, анхабы не питали склонности к убийству и насилию. Конечно, речь шла не об охоте на птиц или животных, а о разумных созданиях – их убийство вызывало у большинства острую психическую травму, сходную с помешательством. То был врожденный инстинкт, получивший название «хийа», генетически запрограммированный механизм, хранивший анхабов от самоуничтожения. Лишь небольшая их часть – трое-пятеро из тысячи взрослых – обладала способностью к убийству, и эти люди составили касту джерасси – правителей, военных феодалов и солдат. Они не верили в богов и не страшились посмертной кары; они воевали, делили владения и власть – сначала, в эпоху копья и клинка, между собой на каждом континенте, затем, когда возникли государства и новое оружие, рожденное техническим прогрессом, пришел черед межрасовых конфликтов.