Виталий Сертаков - Заначка Пандоры

Утро сказочное. Несмотря на обилие транспорта, воздух в городе можно пить. Я очнулся почти на полу, соскользнул-таки с кожаного монстра. И подушка убежала, и одеяло. Солнце стреляет полосами сквозь жалюзи. Желтое, голубое, желтое, голубое. Проверил одежду, рюкзак. Всё в ажуре, никто не притрагивался.

— Ты будешь камамбер запеченный?

— Однозначно буду. Всё, что ты дашь, то и буду!

Халатик у нее фантастический, словно барашка черного раздела, даже дома ухитряется оставаться стильной дамой. Это врожденное. Недостает только длинной черной сигареты в мундштуке.

Внезапно мне в уши влился жуткий грохот. А она стоит, улыбается, ресницами машет.

— То, что ты вчера просил…

Стыд какой, я и забыл, что просил вчера. Специально откопала «Пинк флойд» у себя в фонотеке. «Таймс». Забыл уже, когда наслаждался последний раз. Звук классный, квадро. Колонки по углам (в потемках не рассмотрел).

Сыром пахнет из духовки, благовониями, духами ее цветочными, всем вместе. Вставать не хочется, уходить тем более.

— Там в ванной твое полотенце — синее. Осторожно. Душ плохо включается!

Славненько. Подъем, и под душ, почти семейная команда. Интересно, зачем я ей чистый? Или из вежливости? Под зеркалом флакончики, баночки, скляночки — ведьмино хозяйство. Быстренько осмотрелся, шкафчики подергал — ноль интересного. Пара баночек незнакомых, но по запаху тянут на полтинник баксов каждая. Такие штуковины нам приятны, следить за собой — первое дело.

Попутно починил душ. Затем выяснилось, что не включается свет в прихожей. Заставить свет включиться оказалось мудрено, но российскому инженеру под силу.

В разгар ремонта сливного стока меня оторвали и усадили за стол. Сияющие нож и вилка. Гренки в хрустальной вазочке. Жирные желтые сливки в кувшинчике. Тарелка, исполненная под морскую раковину. Хрустящая свежая зелень, пузатая масленка, масло завитком. Праздник у нас или она каждое утро так накрывает? Некстати вспомнилось, как мы с Пеликаном ножами выгрызали французскую тушенку.

Телефон. Нахмурилась, потрясла неразговорчивую трубку.

— Странно, я же улицу слышу…

Она рвала салат, укладывала ломтиками сыр. Поливала майонезом, сворачивала в рулетик и бережно кусала. «Пинк флойд» кончился. Встала, включила «Даэр стрейтс».

— Ты говорил, что тебе нравится. Я утром из Интернета скачала.

Когда протискивалась мимо меня обратно, я поднялся и поцеловал ее. Отшатнулась: между губ точно током ударило. Экие мы с ней разнополюсные! Или, наоборот, однополюсные?

— Я тебя подождала вчера с четверть часа, но ты так и не пришел. И я заснула…

— Ну… Мне показалось, что ты плакала. Я постеснялся прийти.

— Ты же знал, что я тебя жду.

— Знал…

— Ну, подумаешь, плакала. Как раз мужское дело — успокоить.

Я потрогал губами ее губы. Мягко прислонилась телом. Затылок какой пушистый, ушко маленькое… Языком до уха добрался, провел по кругу, внутрь не пустила. Дернулась.

— Что такое? Тебе не нравится?

— Очень нравится. Еще так… Обними так, обними меня сзади.

Я обнял ее. Послушно повела бедрами, расставляя ноги шире… Под халатом ничего не оказалось. Усадила меня в кресло свое космическое, сама придвинулась спиной, медленно-медленно впустила внутрь. Стоит на цыпочках, назад откинулась, зубы сжаты, лоб в морщинах…

— Тебе больно?

— Да… Сейчас… Немного. Нет, не выходи, не выходи. Я привыкну…

Привыкла. Глубже, глубже… Не сдержался, схватил за бедра, развел широко, и… Даже не застонала, завыла почти, губ не разжимая. Но не освободилась. Ноги ей сжал с таким остервенением, что после синяки показывала. Сам не пойму, что на меня накатило, чуть на ковер ее не опрокинул.

— Вот… Хорошо как… Я хотела с ним познакомиться, и познакомилась.

И, не слезая, перебросила ножку, повернулась лицом. Давала целовать по очереди грудки, пальчики свои, губы. Опять грудь. Терлась шершаво сосками по щекам, по горлу, и всякий раз, опускаясь, замирала, прислушиваясь к себе, к раскаленной глубине своей… Глаза ее закатывались, наливались диким, пещерным зноем, ногти впивались мне в грудь. Затем гримаса блаженного страдания нехотя сходила с ее мраморного лица, зрачки сужались. Она по-детски стыдливо краснела и отворачивала на мгновение взгляд, чтобы тут же, со свежим нетерпением, вжаться в меня губами. И клала ладони мои к себе на ягодицы, и шептала в ухо… Вот… Помогай мне, сильнее… Он большой, он большой для меня… Ты так глубоко… По спинке… Да, да… По спинке самое приятное… Ты удержишь меня, я лечь хочу?