Виталий Романов: Выстрел в зеркало

Двое спецназовцев, пытаясь оправиться от пережитого шока, побежали в сторону границы России и Грузии. Перед их глазами по-прежнему мелькали страшные картины: оранжевый шар; зеленый луч, бегущий по лицам товарищей; безвольные тела, уплывающие вверх, в недра неведомого летательного аппарата…

– Связи с «Опорой» нет, – на бегу высказался Омельченко. – Мы просто обязаны выжить! Ты или я. Дойти до своих и доложить. Обо всем. Как было.

– Не поверят! – убежденно откликнулся Князев. – Попробуем – отправят в психушку.

Омельченко притормозил, дернул молодого спутника за рукав, заставляя того перейти на шаг.

– Это единственный шанс, – тихо сказал он и посмотрел в глаза лейтенанта. – Поверят или нет – станет хуже нам. Значит, будем говорить так, чтоб поверили. Но если не расскажем, попытаемся врать – вычислят. Хуже того, Казака и всех наших – всех – будут считать дезертирами. Понимаешь? Дезертирами! Они не вернулись с задания.

– Неееет! – выпучив глаза, испуганно отозвался Князь. – Какие они дезертиры?! Мы выполнили приказ! Но майор… и ребята… они там!

Князев указал пальцем на небо. Он постоял так, а потом безнадежно опустил руку. Сам.

– Вперед! – приказал Омельченко, начиная движение.

Но как трудно давались шаги!

Пустота наползала на майора Казакова, будто огромный червяк. Она приближалась неспешно, заглатывала Владимира, долго проталкивала его по пищеводу невероятной длины. Майора вертело из стороны в сторону. Он всматривался в черноту, пытаясь определить: где находится? Что с ним?

Пустота оставалась где-то позади, и тогда Казак видел перед собой глаза чудовищных размеров. Они, не мигая, смотрели на офицера ГРУ. Майор неспешно плыл, подчиняясь воле плотного черного ветра. Зрачки становились исполинскими, закрывающими все вокруг. Майор проваливался внутрь, барахтался, задыхался. Тонул. Не хватало воздуха, человек агонизировал и умирал. Он слышал, как прекращает биться сердце в теле командира спецназовцев ГРУ, но не успевал поразиться тому, что видит себя со стороны.

Сознание, будто притянутое магнитом, проваливалось в физическую оболочку, и майор вместе с собственным телом погружался в липкую вязкую черноту. Не дыша. Не слыша стука собственного сердца.

А потом огромные чужие зрачки лопались на мириады черных брызг. Снова приходила пустота. Она неспешно, как-то лениво подползала, чтобы заглотнуть майора. Протащить его по пищеводу и выплюнуть в черный ветер, тянувший Казака к исполинским глазам.

Сколько раз это повторилось, прежде чем майор сошел с ума? Разве человек, лишившийся рассудка, способен ответить на такие вопросы…

Майор лежал на черном песке, лицом вниз. Точнее, сначала он понял, что лежит, но потребовалось еще много времени, чтоб разум осознал: Казак лежит на песке. Под ладонями – сыпучее и вязкое. А раз так, раз он способен мыслить, анализировать, делать выводы – он не сошел с ума. Кто придумал, будто он лишился рассудка? Кто?!

– Я жив, – хрипло пробормотал Владимир Казаков.

Дрожащими руками майор уперся в черный песок. Приподнял тело, чтобы сесть. И только тогда «включился», заработал мозг. Каким образом Владимир понял, что песок черный? Вокруг темно, будто в брюхе у кита. Казак сразу вспомнил детский мультфильм про барона Мюнхгаузена: гигантская рыба проглотила пиратов, и те, сидя в брюхе, тоже ничего не видели. Пока не зажгли свечку.

– Темно, – сам себе сказал офицер. – Свету бы…

И свет появился, будто по команде. Странное мрачное освещение тяжелой волной лилось с неба. Красный свет, не кровавый, темно-пурпурный, по спектру почти «свалившийся» в черноту. Майор потер глаза, присмотрелся. Небо меняло окрас на глазах. Так, словно неведомый источник света адаптировался к глазам людей. Посветлело. Пропали тяжелые, инфракрасные тона. Спектр излучения сместился в зону более привычных для человека величин.

И тогда выяснилось, что песок под ладонями совсем не черный. Золотистый. Хороший такой, мелкий и теплый. Чем-то напоминавший пляжи Сочи или Таганрога. Неподалеку, на сыпучем и вязком, находились восемь тел. Майор быстро протер глаза. Пополз вперед, упираясь ладонями в тяжелый песок. Почему тяжелый? Это ноги и туловище тяжелые, непослушные. А песок – сыпучий. Думалось как-то с трудом, непривычно. Словно для того, чтоб протащить мысль через мозг, надо было приложить невероятное мышечное усилие.

Но постепенно это проходило. К нему возвращалась способность видеть, слышать, думать, анализировать. Он вспомнил горный перевал неподалеку от границы Грузии с Россией, отлично проведенную спецоперацию по уничтожению банды наркодельца Аль Али. И еще вспомнил: оранжевый шар, зависший над головой. Маленькую серебристую хреновину, вынырнувшую откуда-то из недр чудовищного летательного аппарата. Вспомнил Людоеда и Тополя, которые лежали рядом, выпуская заряд за зарядом точно в цель.