Андрей Стригин - Химеры [полный вариант]

Тронулись в путь, на всякий случай держу стрелу на тетиве лука, на границе слуха, различаю натужное рычание хищников, на своём опыте ощутил непредсказуемость первобытных зверей.

Всё глубже уходим в чащу, ощущение, что солнце прячется за тучи, но это деревья стали гуще. Первобытный лес невероятен по своей мощи и красоте, он излучает здоровье, свежесть и сытость — это лёгкие земли, ещё не испорченные человеком.

Каким-то шестым чувством, знаю направление, стая волков идёт в сторону нашего города, туда, где мы впервые с ними столкнулись у Разлома, вероятно, это их путь и они часто им пользуются. Идём быстро, чуть ли не бежим, благо позволяет поверхность, она достаточно ровная, редко дорогу преграждают упавшие стволы, отживших свои тысячелетия, лесных гигантов — в обхвате более десяти метров, трухлявые стволы деревьев служат прекрасной средой обитания для различных существ и растений. Кремовые шляпки грибов, теснятся из коры, ползучие вьюны освежают тёмно зелёными листьями, землистую кору, жёсткокрылые короеды, лениво шевелят длинными усами…

Иногда лес пересекают звериные тропы, по инерции хочется завернуть на них, но так можно невольно забрести неизвестно куда, да и хищники промышляют рядом, хотя по мне, лучше звериные, чем людские трассы. В таких дебрях ничего хорошего не встретишь, либо отшельники, выжившие благодаря силе, изворотливости и хитрости, либо охотники за рабами, типа Стёпки, со своей командой.

Всё темнее и темнее, солнечные лучи уже не способны пробить густую листву. Странно, зверьё исчезло, птицы не свиристят. Заметно похолодало, земля сплошь изрыта скользкими корнями, густой мох заполняет все низины, на пути возникают исполинские, бледные поганки, они выше нашего роста, одиноко торчат в молчаливом лесу. Мы, словно гномы, в стране великанов, зачаровано смотрим снизу вверх на грязно серые купола. Остро пахнет грибами, аромат пьянит, наполняет души тревогой, ноги скользят на мокрой постилке из чёрных листьев, влаги в избытке. Спихиваем с пути жирных слизней, они имеют наглость заползать на ноги, мажут одежду слегка фосфоресцирующей слизью.

Семён замедляет шаг, натыкаюсь в его широченную спину.

— Что встал? — шёпотом спрашиваю друга.

— Может, ошибаюсь, но мы идём по тропе.

А ведь действительно, листва сильнее спрессована, даже наблюдаются неясные отпечатки человеческих следов.

— Здесь ходили люди, — присаживаюсь на корточки, с опаской рассматриваю едва заметные следы.

Волчонок высунул нос из куртки Семёна, потянул носом, жалобно заскулил и вновь прячется в одежде.

— Не нравится ему, — замечаю я, — инстинкты их никогда не подводят.

— На то они и волки, — соглашается Семён. — И что нам делать, не возвращаться же?

— Я б вернулся, — говорю искренне, но знаю, пойдём вперёд, некуда нам возвращаться.

— Значит, только вперёд, — криво улыбается Семён, — дорога назад для нас закрыта.

— Именно, — соглашаюсь я.

— Неужели здесь поселились отшельники? — Семён словно простреливает взглядом пространство вокруг нас.

— Даже для отшельников эти места чрезмерно крутые и охотникам за рабами здесь нечего делать, — рассуждаю я.

— Тогда кто?

— Хрен его знает.

— Тогда идём, а вдруг там наши дети, — Семён удобнее перехватывает рукоятку чудовищного топора, застёгивает верхнюю пуговицу на куртке, чтоб не дай бог волчонок не вывалился.

Стараемся идти тихо, как учил князь Аскольд, на вытянутый носок, слегка на ребро и скользяще вперёд. Тропа ссужается, плавно входит в расщелину между холмами, на которых растут приземистые деревца, напоминающие глубоководные водоросли, а за холмами высятся прямые стволы деревьев исполинов — невероятное сочетание, дух захватывает от необычной мрачной красоты.

Самый разгар дня, а ощущение позднего вечера. Забавно, а как здесь ночью? Тропа петляет между холмов, свернуть в сторону нет возможности. Ни единого живого существа, лишь изредка на пути встречаются огромные поганки. Иногда с удивлением замечаем, что некоторые из них объедены. Одна бледная поганка завалина на землю, на шляпке виднеются характерные следы зубов человека и чёткий отпечаток босой ноги на измочаленных пластинках.

— Однако?! — качаю головой.

— Своеобразные гастрономические вкусы у этих ребят, — с некой тревогой в голосе изрекает Семён.

Тропа выныривает из тесных объятий холмов, и мы упираемся в ограду сложенную из гнилых веток. За ней темнеет сооружение, отдалённо напоминающее дом.