Александр Руджа - Пионерск (СИ)

— Может, и у японцев, — соглашаюсь я. Взломщик выходит на рабочий режим, весело помаргивая мне зеленым огоньком индикатора. Готов ломать, значит. Известно, ломать не строить, резать — не сшивать.

— Точно у них. Видел я этот их… «Сегунат», или как его? Ниндзя там, ронины всякие, гейши раскрашенные. Кругом мясорубка, кишки лезут, кровища хлещет литрами — а в свободное от кишок время можно расслабиться с милой школьницей с глазами как у кошки. Приятно! Надо бы и нам ввести зарубы на мечах, а то баланс скошен что-то в сторону еб… половых излишеств, я хотел сказать.

— Типун тебе на язык, — советую я. Только заруб нам здесь не хватало, для полного счастья. — Даже два типуна. В целях симметрии.

— О-па, — хихикает чему-то своему Шурик. — Прошивку что ли новую слепили? Давно пора… Ладно, неважно. Давай все-таки разбираться с этой твоей… Раньше сядем — раньше выйдем.

— Вернись в интерактивный режим, Лена, — говорю я. Веки куклы вздрагивают, и она открывает глаза. — Самодиагностика.

— Все системы функционируют нормально, — мягким голосом говорит Лена. Блики от ламп скользят по мраморной коже. — Загрузка процессора — два процента. Сценарные и поведенческие модули в порядке.

— Анализ файлов последнего несанкционированного обновления.

— Доступ запрещен. Я не могу этого сделать.

— Одна и та же хрень, — комментирует Шурик. — Запускай свою машинку, Славя, тут иначе никак… Эй! Стоп! Повторить последнее сообщение!

— Доступ запрещен, — говорит Лена. — Я не могу вам его предоставить.

Тут доходит и до меня. В диагностическом режиме андроиды не имеют своего «я», они являются, по сути, голосовым придатком к операционной системе, дружественной оболочкой. Они не могут говорить «я делаю» или «я не могу». А если все-таки говорят…

— Какого хрена? Как у нее это получается?

— Я смею все, что смеет человек, — говорит наша кукла. — Я смею все, что…

— Это оно! — Шурик вскакивает и тычет в Лену скрюченным пальцем. — Вот это она и бормотала всю ночь! Это… это не я забыл ее выключить…

— Я смею все, что можно человеку, — продолжает девушка, глядя в темноту пустыми зелеными глазами. — Кто смеет больше, тот не человек.

— Это она сама себя включила.

— Блокировать все моторные функции, — говорю я, и голос у меня — честное слово! — не дрожит. Происходящее иррационально, невообразимо, абсурдно. Но страха нет. Почему? — Блокировать все…

В этот момент Лена начинает вставать.

Шурик делает обманчиво-медленное движение, отступая к двери. А мне по-прежнему не страшно. Потому что у меня в руках взломщик, способный обнулить ее до заводских настроек раньше, чем она скажет «Мне нужна твоя одежда».

И Лена говорит. Но что-то совсем другое.

— Мой друг, пребудь в неведенье, чтоб сразу возликовать. Приди, слепящий мрак, и нежный взор благому дню укутай, чтобы рукой кровавой и незримой порвать в клочки мучительную запись, меня гнетущую…

Но самое странное не это. Ее слова словно находят в мне отклик, как будто я долгие дни и недели блуждала по бесконечному лабиринту, наподобие тех штук из подстриженных кустов, которые показывают по ти-ви, и каждый раз, когда я оказывалась на распутье, едва слышный голос подсказывал правильное направление. Я даже могла… нет, невозможно!

— Что это, на хрен, такое?!

В комнату влетает Электроник с перекошенной сгоряча физиономией и гигантским разводным ключом наперевес — черт его знает, где он мог раздобыть эдакие «низкие технологии». Богатырский замах — инструмент обрушивается на плечо девушки, хруст кости, Лену ведет в сторону, но она быстро восстанавливает равновесие. И поворачивается ко мне. Она говорит только для меня; теперь это ясно.

— Свет меркнет, ворон летит в туманный лес… День благодатный, задремав, затих; мрак на добычу выслал слуг своих.

— Славя! — Шурик издает даже не вопль, а какой-то неразборчивый хрип, он на четвереньках ползет к двери, пробуксовывая коленями на гладком полу. — Гаси ее! Стирай к чертовой матери! Это ЧП! Стирай!

Я мажу по экрану. «Сбросить до заводских настроек» и «Полное форматирование». Одно единственное прикосновение. Но я не хочу его делать.

Лена делает еще шаг — прекрасная обнаженная Лена. Из открытого перелома медленно сочится кровь, прорвав кожу, торчит белый обломок кости. Она качает головой.

— Я странно говорю; поймешь потом. Все, начатое дурно, крепнет злом.

— Мой друг, иди со мной, — шепчу я тихо, но Лена слышит. И улыбается окровавленным ртом.