Роберт Хайнлайн - Фрайди [= Пятница, которая убивает; Меня зовут Фрайди]

— Нет, но…

— Вот видите. Все равны и все обладают правом голоса. Но должно же где-то провести черту. А теперь, черт возьми, замолчите и не прерывайте тех, кто умнее и лучше. Джордж, то, что вы сегодня совершили… Если бы этот псих пытался убить меня — а он и не думал этого делать, никогда не забывайте этого, — невозможно было вести себя более самоотверженно, в самых лучших традициях нашей великой Калифорнийской конфедерации. Я горжусь вами!

Тамбрил встал, вышел из-за своего огромного стола и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться перед нами. Тут я поняла, почему сидя он казался мне выше — или он пользовался специальным высоким креслом, или кресло стояло на какой-то подставке. Встав на ноги, он едва доставал мне до плеча.

Прохаживаясь, он, казалось, думал вслух:

— Джордж, для человека вашей храбрости и отваги всегда найдется место в моей, так сказать, официальной семье. Кто знает — может, настанет такой день, когда ты сможешь еще раз проявить свое мужество и спасти меня уже от настоящего покушения. Я имею в виду, разумеется, разных иностранных наймитов — стойких патриотов Калифорнии мне бояться нечего, они все любят меня за то, что я сделал для них во время оккупации Бюро Октагона. Но соседние страны завидуют нам. Они полны зависти к нашему богатому, свободному и демократичному образу жизни и порой их ненависть выплескивается наружу, так что, кто знает… — Он постоял несколько секунд с опущенной головой, видимо, обдумывая что-то особо важное, потом торжественно произнес, выделяя голосом все заглавные буквы. — Есть Главная Цена в Привилегии служения Народу и его Вождю, но Цену Эту нужно платить с Радостью. Скажи мне, Джордж, если понадобится принести Саму Великую Жертву — жизнь свою отдать во имя жизни Вождя Твоего Народа и Твоей Страны, — если Вождь Страны Твоей потребует такой Жертвы, принесешь ли ты ее, не колеблясь?

— Вряд ли такое случится, — ответил Джордж.

— Что?..

— Ну, видите ли, когда я голосую… Кстати, это бывает нечасто, так вот, я обычно голосую за реюнионистов. А нынешний премьер у нас — реваншист. Так что вряд ли он обратится с таким требованием ко мне.

— Какого черта ты там мелешь?! Что это значит?..

— Я говорю о своей стране — с вашего разрешения, о Квебеке. Дело в том, что я из Монреаля.

Через пять минут мы очутились на улице. В течение этих минут мне казалось, что нас наверняка повесят, расстреляют или по крайней мере приговорят к пожизненному заключению в тюрьме самого строжайшего режима по обвинению в некалифорнийском подданстве. Но все же было принято более мягкое решение, когда главный советник Тамбрила убедил его в том, что не стоит рисковать и устраивать судебное разбирательство, — по его словам, генеральный Консул Квебека мог бы пойти на это, но подкуп всего консульства обошелся бы слишком дорого.

Нам было дано несколько иное объяснение нашего освобождения, но советник не знал, что я слышала весь его разговор с Тамбрилом — я не посвящала в свои способности усиливать слух даже Джорджа. Главный советник вождя нашептал ему что-то о недавней истории с какой-то мексиканской куколкой, о которой газетчики раздули шумную историю, и сказал, что они не могут сейчас влезать в новый скандал, так что «хрен с ними, шеф, пускай катятся восвояси…»

Итак, мы были отпущены из дворца и через сорок пять минут вошли в главную контору Единой карты Калифорнии. Еще десять минут ушло у нас на то, чтобы смыть дурацкий грим и переодеться в туалете в здании Калифорнийского коммерческого кредита. Туалет здесь также отличался антидискриминационной политикой, но выражалась она не в столь агрессивной форме — вход был бесплатный, кабинки закрывались, и женщины располагались по одну сторону, а мужчины по другую — там, где были такие высокие штуковины, которыми мужская половина человечества пользуется с такой же легкостью, как унитазами. Единственное помещение, где оба пола сосуществовали вместе — комната в центре со столиками и зеркалами, но и здесь женщины предпочитали стоять с одной стороны, а мужчины — с другой. Я не против общих туалетов, меня это ничуть не смущает — в конце концов я воспитывалась в яслях, — но я заметила, что, если у мужчин и женщин есть возможность разделяться при этом процессе, они всегда ею пользуются.

Джордж выглядел намного лучше с ненакрашенными губами. Он заодно смыл лак с головы и нормально причесался. Я сняла с него свой оранжевый шарф и засунула его себе в сумку.