Иван Тропов - Каратель

Я еще старался быть тише воды, ниже травы, но Виктор уже шевелился. Мотор фуры заворчал глубоким, низким басом, вся машина мелко-мелко затряслась.

Я открыл глаза. Рука сама потянулась к козлорогому.

Грудная дрожь мотора пробирала всю машину, все мое тело. Виктор дернул рычаг передач, потянул огромный руль. Фура взревела и круто пошла в разворот.

Дрожь и рев пронзали всю машину, все вокруг. Только бы у них в машинах не было открыто ни одно окно… Если все закрыто, то звукоизоляция там в машинах отменная, не должны услышать…

Все разгоняясь, мы уже почти поравнялись с поворотом.

Я крутил ручку на дверце, опуская стекло, до самого предела, и рев моторов ворвался в кабину вместе с вонью солярной гари и холодным ветром. Шлепнул по лицу так, что перехватило дыхание.

Виктор вильнул влево и тут же по широкой дуге, бухнув колесами по выступу новой дороги так, что нас швырнуло в креслах, – вправо. Вписываясь в поворот по широкой дуге, не сбавляя входа, продолжая разгоняться, выжимая из дизеля все, что он мог дать.

Далеко впереди – красные светлячки габариток, почти рубиновые. Чуть елозят туда-сюда. Уже паркуются на выступе обрыва!

Где-то там же, только правее, невидимые в темноте ворота пансионата… И, надеюсь, кое-что еще.

К красным светлячкам прибавилось пятно желтого света – распахнулась дверца машины. И у второй. Поверх света скользнули черные силуэты. Открывались еще дверцы…

– Давай! – крикнул я, пытаясь перекричать рев, рвавшийся в окно.

Если дверцы открылись, они нас уже слышат. И чертова сука уже…

Налетел холодок, мазнул по вискам. Еще далекий, слабый, но уже цепкий, как беличьи коготки.

– Давай же! – крикнул я.

Виктор врубил фары. Дорога перед нами вспыхнула светом. Из темноты вырвало две машины, три испуганно замерших человечка – далекие, от неожиданности приросшие к дверцам, как макаки к веткам.

Мы неслись на них, ревя и слепя. Чтобы они видели нас – все! И все ее слуги, и сама сука… и Катька, которая неслась с другой стороны.

Далеко вдали краснела кабина ее фуры, тускло отсвечивали отражатели фар, два кошачьих глаза.

Я подтянул козлорогого с сиденья на колени, нащупал предохранитель. На короткие очереди. Все правильно.

Ритм, который я почти перестал ощущать – настолько привык отбивать его про себя за последний час… Я снова вцепился в него, толкая перед собой.

И Виктор тоже. Я не мог чувствовать его, но я знал это – я почувствовал, как ее холодные касания замешкались, сбитые с толку, словно у нее двоилось в глазах, и она не могла понять, за чем гнаться, что хватать…

Тут же вернулась – и я встретил ее с радостью. Если вернулась – значит, только нас двоих она заметила! А Катька… Сейчас у нее перед глазами тоже наши слепящие фары – почти то же самое, что видят все остальные ее слуги, – и для нее Катька слилась с их сознаниями, затерялась за ними…

Я видел их силуэты у машин. Они все оцепенели. Или это она хотела, чтобы они не двигались? Чтобы не отвлекали…

Ледяные щупальца обрели силу, стали точнее… И все-таки слишком слабые. Слишком! Просто не верится, что всего три дня назад эта же тварь, с такого же расстояния, чуть не заставила меня застрелиться… Неужели занятия с Дианой так сильно…

Фура вильнула.

Виктор оскалился от натуги, будто фуру тащил вперед не мотор, а он сам. А его руки на руле вздрагивали, словно кто-то невидимый отдирал их от руля, дергал в сторону…

Эта сука уже различила нас. Разделила.

Мы ныряли из стороны в сторону, шли медленнее.

Дернулись, разгоняясь, и вдруг нырнули влево, почти слетев с дороги в лес. Виктор вывернул на середину – и снова свалился влево, еще сильнее. Кабину перекосило, левые колеса шли за обочиной, уходя все дальше в кювет…

Впереди, выскакивая под свет фар, прямо перед нами мельтешили кусты, молодые елки, стегали о бок кабины, с треском ломались, а дорога оставалась все правее, снова темная, вывернувшись из света фар, и «мерины» тоже растворились в темноте, съежились до прыгающих где-то далеко сбоку едва заметных пятен открытых дверей…

Я высунулся в окно с козлорогим, свесился наружу, чтобы упереть приклад в плечо, и вжал крючок. Строенный толчок в плечо – и тут же сзади, под лопатку, врезалась рамка дверцы. А в голове стало легче. Щупальца ослабили хватку. Легкий нырок от них – и они совсем слетели.

Фура вздрогнула – мы пошли быстрее и вправо, тряхнуло, и мы выскочили обратно на дорогу.

Свет фар окатил два пурпурных «мерина» – уже совсем близко! – теперь там двигались, суетились, метались. Растревоженный муравейник.